Soverry - Виноватый с вином

И когда он взгляд поднимает, руки от собственных волос убирает, почему-то ждет, что Гермес сейчас выдаст длинную речь. Что-то про то, что отец им недоволен. Что-то про то, что он слишком тесно со смертными общается. Что-то в таком духе, но Гермес будто и не обращает на него внимания, ногой качает, смотрит куда-то в небо и улыбается каким-то своим мыслям. Со стороны кажется максимально беспечным, максимально расслабленным. Дионис садится, ноги к груди подтягивает и хмыкает, пытаясь привлечь внимание обратно к себе.

Бесполезно.

Это какая-то новая игра, наверное.

Это те самые их братские взаимоотношения, которые что есть, что нет – все равно. Это все то, от чего он пытался сбежать, укрываясь в мире смертных, прячась от своей божественной сущности, которая, как говорит Гермес, воняет.

Дионис слюну сглатывает, начинает говорить все же недостаточно уверенно:

– И что он хочет?

Тишина не полная, вокруг слишком много звуков. И ветра, и птиц, на секунду кажется, что даже светящее солнце издает какие-то звуки. Глушащие его звуки, закупоривающие уши. Гермес улыбается сам себе, глаза прикрывает, подставляя лицо солнцу. При таком ярком и прямом свете кажется, что у него лицо совсем ребенка еще. Или это очередная манипуляция, очередная игра. Они здесь ни разу не встречались в своих истинных обличьях, это все игра и фарс, предназначенные для людей.

Он глаза открывает, перехватывает прямой взгляд брата.

– На самом деле не так много, – наконец-то отвечает Гермес.

– Не так много для него или для меня?

Гермес хмыкает, но зато перестает делать вид, что ничего не происходит. Даже с дерева спрыгивает, наконец смотрит на него без всех этих смешков, улыбок и ужимок.

– Нельзя было давать людям вино, Дио, – звучит серьезно, но этот тон заставляет Диониса рассмеяться. Он смеется, утирает проступившие от смеха слезы большими пальцами, не сразу успокаивается, а Гермес все стоит на том же месте и ждет.

Это вроде плохой шутки. Абсолютно не смешной и с концом, который ему не понравится. Дионис обратно ложится на траву, теперь его очередь развалиться и вести себя так, словно ничего не происходит. Обычный день его обычной жизни.

Только винные пары из головы слишком быстро испаряются, а он не тянется за кувшином. Его брату и не обязательно произносить это вслух, Дионис и так примерно представляет, что будет дальше.

– Зевс требует, чтобы ты вернулся на Олимп. Причем немедленно.

Дионис кивает, улыбается самому себе, смотрит на траву, будто ищет те самые капли расплесканного вина. Все тщетно.

– Мне жаль.

– Ничего тебе не жаль. Тебе все равно, как и всем остальным.

Дионис ложится на спину, трава под затылком кажется мягче обычного, он смотрит на облака и зачем-то добавляет:

– Давай еще побудем здесь. Совсем недолго. А потом вернемся, как того хочет Зевс. Сыграем по его правилам, я их принимаю.

Он уже ждет, что брат будет против. В конце концов, у него куча поручений, ему нужно все успеть, уложиться за один день. Но Гермес не говорит ничего из того, что Дионис ждет.

Лишь говорит:

– Ладно, так и быть.

И садится на траву рядом, как будто он не приставлен сопроводить его обратно. Как будто это не наказание, а дружеская прогулка. Дионис прикрывает глаза и старается ничего не анализировать. Возвращаться только совершенно никуда не хочется.

Не хочется, но приходится. Ему выбора никто не оставляет; все вокруг словно бы кричит о том, что он бог, а забывать о собственной сути нельзя.

И жизнь возвращается в тот же самый, уже знакомый ему, круговорот.

Семейные сборища день изо дня, маски и лицемерие. Все то, от чего он бежал, вернулось за ним. Гермес ведет его обратно, проводит сквозь сады, но эти сады больше не кажутся знакомыми.

Дионис идет за ним, почти не слушает все, что тот ему говорит. Все эти попытки поддержать беседу кажутся треклятым предательством. Какая вообще беседа, если это лишь иллюзия добровольного возвращения?

– Кстати, – говорит Гермес, оборачивается к нему и идет спиной вперед, совершенно не заботясь, что может во что-то врезаться, – я тут такую интересную аферу провернул. Просто закачаешься.

Он его не слушает практически, Олимп кажется совсем не тем, Олимп – ненужный и душащий его. Дионис сразу возвращаться не хотел, а теперь, когда он снова здесь, желание вернуться к смертным лишь усиливается.

Только его откровенно скучающее лицо никак не останавливает Гермеса.

Он продолжает дальше.

– Парень, конечно, не промах, но куда ему до меня. Я всех его коров забрал себе, перекрасил, а до него даже не сразу дошло, что это те же самые коровы, только другого цвета. Ты бы видел его лицо! Я так смеялся, что живот болеть начал.

Дионис выдает краткое «угу», а дальше почти не слушает. Они идут по садам дальше, ему эти сады кажутся пресными, ненастоящими, какими-то жалкими пародиями на земные – живые, настоящие и зовущие.

Его внимание Гермес буквально вытягивает из него, когда дергает за руку и заявляет самоуверенно:

– Я вас познакомлю, пойдем.

И ему откровенно все равно, Дионис не хочет никуда идти и ни с кем знакомиться, но его брат словно глохнет, никаких отказов не принимает и за собой его тянет куда-то в сторону беседок. Ребячество самое настоящее, но раньше ему и самому нравилась вся эта дурость.

Сейчас же хочется сбежать без оглядки.

Сбежать обратно в тот мир, в котором он был почти что счастлив. Мир, в котором ему было самое место.

Бежать так-то бессмысленно, потому что его вернут обратно, а за особую строптивость на пару сотен лет в Тартаре закроют, чтобы он не высовывался, чтобы еще раз обдумал свои и чужие полномочия.

Гермес утягивает его за собой в одну из беседок, в которой уже кто-то сидит. Мужчина и женщина, нет, даже юноша и девушка, но Дионис к ним не сразу присматривается.

– Дио, знакомься, – произносит наконец Гермес, его голос звучит до невозможности гордым. – Это Аполлон, чьих коров я бессовестно украл.

Юноша и девушка оба поворачиваются к ним, и тот, названный Аполлоном, улыбается широко и ослепительно, услышав звуки своего имени. Слишком ослепительно; Дионис моргает и взглядом прилипает к нему просто, к этой самой улыбке, не понимая, как оторваться, как перевести взгляд в сторону.

– А это его сестра Артемида, – продолжает Гермес. – У нас вроде как пополнение здесь.

Гермес руки на груди складывает, усмехается самодовольно и наблюдает за этой картиной, которую же сам и составил, которую собрал неровными продуманными мазками.

Артемида улыбается едва-едва, говорить из всех начинает тоже первой.

– Не могу сказать, что удивлена, но родственников чуть больше, чем мы ожидали.

– О, ты не представляешь насколько, – подтрунивает Гермес, а сам следит за тем, как Дионис и Аполлон молча смотрят друг на друга, слишком долго для обычного пересечения взглядами. – Ну вы тут знакомьтесь, у меня еще целая куча дел.