Алексей Жак - Перевернутое небо

– Как наркоши после хорошей дозы, – незлобно пошутил Дикарев, с улыбкой на лице следящий за передвижениями просыпающейся от вечной спячки, возвращающейся к жизни братией – промысловой командой.

Пробудившиеся остатки экипажа, казалось, не замечали ни друг друга, ни иных препятствий на своем пути; они бесцельно и недолго, как бы затягивая удовольствие, послонялись вдоль борта и, наконец, разбрелись как попало по деревянной, сегодня, по случаю захода надраенной и сухой, промысловой палубе. Каждый с любопытством и надеждой смотрел на приближающийся незнакомый берег.

Как ни своеобразна радость рыбаков при заходах в иностранный порт, с восторгом принимающих новшества и легче легкого обживающихся в новой обстановке, царящему кругом – на воде и высоко в горах – умиротворению они все же всегда предпочтут надежное и безопасное соседство берега. Пускай и незнакомого, но твердого, с твердой почвой. Поэтому редко кто любит рейд, пусть и в видимости берега. Катера, связывающие посудину с землей в таких случаях, не решают ничего: расписания и чувство пленения не оставляют в покое экипаж. За право в любую минуту по своему желанию сойти на берег и почувствовать под ногами почву они отдали бы многое из того, что имели. Кто-то, быть может, пожертвовал бы с радостью ради этой привилегии и законным валютным жалованием. Кто знает?

Неизвестно что несут и таят под видимым спокойствием эти маслянистые воды, что скрывают за собой эти покатые бока ущелий, чьё безмолвие всей обрушившейся тишиной все же давит, точно пресс.

И оттого хорошо, что путь, подумалось им, оказался недолгим – в глубине скал притаился единственный, разбитый временем и непогодой пирс.

Рядом с этим ископаемым наверное не одно столетие подгнивали деревянные мостки, служившие очевидно пристанищем для маломерных суденышек. Сейчас там никого не было видно. Вероятно, ушли в море затемно. Да и то верно: время самое, что ни на есть рабочее. Что еще местным рыбакам делать у причала при свете-то дня? Надо рыбу ловить, а не болтаться на берегу без дела.

Моряки опять вернулись, неспешно сгруппировались, повинуясь стадному чувству, и заняли весь ближний к берегу борт. Замерли в ожидании касания к стенке и стали грустно осматривать склоны, готовясь, кто к чему: кто к худшему, а кто и неизвестно к чему.

Не секрет, что многие, еще на внешнем рейде, ожидая разрешения на вход, лелеяли надежду на благополучное завершение истории с бесконечными поисками пристани и окончательным выбором приёмщика груза.

Кто-то в тайне надеялся, и в этом он был совсем не одинок – в своей озабоченности и помыслах о дальнейшей судьбе, – хотя бы на короткую передышку. Надеялся на краткую, пусть и поспешную, но стоянку. Не длительную. Мечтать о чуде не приходилось, каждый понимал: рейс только начался, а значит отдых еще не скоро – он только обозначен, он еще за семью горами. Его нужно заслужить.

Они просто рассчитывали на стоянку. На любую. Хоть бы и тут. А чем тут плохо? Да все равно где. Хоть на краю света, или на краю земли. Лишь бы на краешке, пусть и на самом краешке, но суши. Всё равно, какой и из чего сделанной. Надоела вода без конца и края. Выйти б на твердый берег, ступить на землю. Пройтись по песочку, сойти… сойдет и снег, да если на то пошло сойдет и промерзший насквозь грунт окаменевшего и заледеневшего острова. Чего уж там, так устроен моряк: на берегу ему не хватает моря, а в море он тоскует о суше.

Все их надежды разбились в щепки, когда перед ними предстали голые, блестящие, отполированные ветрами, крутые склоны. И запустение, царящее на берегу – при том, что такая картина отчасти и напомнила близкий сердцу ландшафт, – поразило их, передав им, как заразу, настроение уныния.

Это был даже не порт. Так – город не город, деревушка не деревушка. Она вся уместилась на горном спуске с виднеющимся по курсу убогим, необорудованным причалом. Ни одного подъемного крана, ни одной железной колеи, ни одного, даже захудалого и жалкого кранца на цепи привальной стенки. Волны, нахлынув, кромсали источенные и полусгнившие бревна-колонны у основания пирса. И с ними, казалось, разбивались надежды многочисленного экипажа, этих молчаливых, высыпавших на палубу в ожидании чуда, много повидавших и закаленных в походах людей.

И все же они прибыли к месту назначения, туда, куда указал долго мешкавший собственник. Пусть даже и сюда. Они готовы были на любые, пусть даже и на такие, далеко не райские условия существования.

3.

После недельных скитаний в беспроглядном океане в поисках приюта хозяин смилостивился. Кэп выбил у начальства долгожданный заход в порт. Он не спал сутками и караулил удачу в радиорубке.

От одного этого становилось тепло и уютно на душе. Как будто они уже вернулись к себе домой. Туда, где тепло. Туда, где жены и детишки. Где не ослабевает их неугомонный веселый щебет-смех. Где пахнет приготовленным по-северному рецепту и заправленным специями украинским борщом, пеленками и крахмальными простынями, сохнущими во дворе на туго натянутых и звенящих от сосулек веревках. А на улицах источают из себя неспелые запахи трухлявые, подгнивающие, или скрипящие под ногами – зависит от сезона – доски деревянных тротуаров кому родного, а кому почти родного города русской глубинки – Архангельска.

Здесь, наконец-то, у них отберут трехмесячный улов трески. Да, они сами бесплатно выгрузили бы его на берег, говорили они себе! Только прикажи. Лишь пристать к реальной, а не зыбкой почве, с призрачными очертаниями в километровой толще соленой воды. К конкретно реальной, и которую можно потрогать, пощупать, насладиться. И избавиться, наконец, от навязчивого чувства своей никчемности, ненужности, от чувства, что тебя бросили, от пустоты внутри, а более всего – от чувства одиночества посреди раскинувшего свои воды свободного, независимого и равнодушно-спокойного океана, хозяина чужой жизни и чужих судеб.

4.

Звалась деревня, или небольшой городок на острове Ньюфаундленд, Харбор-Грейсом, что означало в переводе с английского бухта для молитв на только что открытой земле. Место для паломников. Земля с суровым арктическим климатом.

Дикарев в душе перекрестился, как делал всякий раз, почти всякий, в большинстве случаев, когда сталкивался с неприятностями. Сегодня он, едва ему предстала эта безучастная картина дикой природы незаселенного участка суши, понял, что пора возобновить привычку и начать перестраховываться. На всякий случай. Богу богово, а… Есть он или нет, а соломку подстелить не помешает.

Казалось, никому тут не было дела до посторонних, тем более пришельцев с других земель. Никто не стоял на этих скалах в ожидании чьего-либо прибытия, никто никого не встречал, никто никого не ждал – ни их, никого вообще. Да и жили ли на этой земле люди? Населяли ли её живые существа? Безлюдная пустынная каменная страна. Безразличная, апатичная к чужой нужде, кроме, может быть, собственной.