Максим Бодягин - Душеед

Ничего, мне и Саса хватит, поверь, я умею выбивать из людей информацию, ответил Кайман, доставая из кармана платок и промакивая разбитую бровь: и будь моя воля, ты бы об этом узнал. Твоей воли здесь не будет никогда, в гневе крикнул Иебедайя. Кромм устало вздохнул: простите, великий кан, но нам бы всё-таки вернуться к разговору об аэрокабе. Иебедайя усмехнулся и желчно сказал: у Каймана лучший аэрокаб в городе, он его вам с радостью отдаст. На нём вы долетите куда угодно гораздо быстрее, чем на той кастрюле, которую вы изъяли у работорговцев.

Челюсть Каймана слегка отвалилась, он попытался что-то произнести в ответ, но не смог, задохнувшись от ярости. Кромм поклонился Иебедайе, потом отвесил поклон и Кайману: прошу простить меня, я был вынужден вас атаковать, патрон Кайман. Это было недоразумение. Мы с вами служим одному делу и я обещаю вернуть вам ваш аэрокаб в целости и сохранности через три дня, если вы окажете мне услугу, дав его мне напрокат. Кайман приосанился и улыбнулся: эта услуга стоит денег. Кайман, замахнувшись, заорал Иебедайя, но Кромм жестом остановил его: прошу меня простить, я с радостью уплачу три серебряных марки, надеюсь этого хватит.

Он выудил из кармана три крупных серебряных монеты и протянул охраннику. Кайман брезгливо протянул ладонь и взял деньги. Спасибо, вежливо сказал Кромм, снова поклонился и вышел. Струйка живого песка преследовала его, мягко шурша по мраморному полу.

Кан Иебедайя не обманул, послушный аэрокаб Каймана действительно казался произведением искусства. Длинный, аж в девять метров, сигарообразный корпус серо-металлического цвета увенчивала спереди никелированная радиаторная решётка. Волнистые полосы стрингеров, тянущиеся по всей длине бортов, придавали ему изысканно-винтажный вид. В носу пряталась мощная силовая установка, внутри которой установили эфироновые накопители с дополнительной защитой. Из кормы выпирала охлаждающаяся часть двойного ртутного контура, спрятанная внутрь рамки безопасности. Широченные подкрылки выпирали из корпуса на чуть большую, чем обычно, длину, аж метра на три. Кабину этого нарядного монстра изнутри обшивал тёмно-бордовый бархат, кокпит из розового дерева местами укрывала полированная кожа, каждый датчик прятался за сияющей медной решёткой.

Когда Кромм залез в глубокую кабину, словно опустился в уютную тёплую перчатку, взялся за обшитый кожей штурвал и застонал от удовольствия: ох, как же я хочу такую красотку! Он запустил заворчавший ртутный контур, силовая установка гукнула и равномерно замычала, её глубокий звук распространился по всему корпусу, передавая лёгкую дрожь Кромму. Он потянул на себя штурвал и поднял аэрокаб вверх, чувствуя его массу и мощь. Вот на таком точно можно было бы облететь всю ойкумену максимум за пару недель.

Кромм вылетел на поиски машины снов сразу же, как только разобрался с управлением аэрокаба. Покидать Большую Сеэру ему было очень жаль, игрушечный городок пришёлся ему по душе, но его гнало вперёд радостное предчувствие добычи. Он вытер вспотевшие ладони о штаны, чувствуя дрожь во всём теле. Из-за опасения снова столкнуться с аэриниями Кромм вёл аппарат на самой малой высоте, почти касаясь верхушек деревьев полированным днищем корпуса. С каждой милей, оставленной за кормой, он чувствовал как неугомонное сердце бесится в груди, он пытался выровнять дыхание, но ничего не получалось, в висках бешено пульсировала кровь. Протей, скоро я разгадаю твою загадку, шептал он, несясь вперёд, к линии горизонта.

Весь световой день Кромм шёл на север, чувствуя, как холодеет воздух за стеклом фонаря, закрывавшего кабину. Он глянул на забортный термометр, столбик показывал всего сорок по Фаренгейту. Ближе к закату внизу всё чаще стали мелькать разлапистые облака сосновых крон, через полтора часа лёту лиственных деревьев за бортом не осталось совсем, их сменили величественные сосны и островерхие тёмные ели, почти чёрные.

Кромм понял, что за целый день полёта он ужасно проголодался и зад его совершенно одеревенел, несмотря на удобное кресло. В сумерках он аккуратно опустил аэрокаб на небольшую прогалину в чаще. Сначала он вообще не хотел приземляться и думал заночевать прямо в воздухе, но он совершенно не представлял, насколько мощные у машины нутониевые подъёмники и как сильно их разрядит долгая ночёвка в воздухе.

Кромм откинул фонарь и на него тут же навалились пропахшие хвоёй влажные сумерки, неожиданно холодные, будто бы он на секунду заглянул в покои Снежной Королевы. Он зябко передёрнул плечами, набросил тёплый плащ, включил бортовые огни и в их неярком свете быстро сложил костерок, благо валежника вокруг оказалось полным-полно. В небе лениво поднимался бледный полумесяц. Где-то далеко, ближе к линии гор, которых он хотел достичь на рассвете, завыл волк, потом ещё несколько. Кромм улыбнулся этому звуку, ему приятно было думать, что в этих краях живут нормальные земные животные, к которым он привык.

Он поджарил на огне несколько игриво шипевших копчёных колбасок, истекавших янтарным жирком, слегка подсушил хлеб и умял этот нехитрый ужин, заедая его кислыми вялеными ягодами, название которых он забыл. Потом он завёл часы на завтра, достал бутыль дурильни и щедро налил себе полный стакан. Рассмотрел жидкость на просвет, одобрительно хмыкнул, отсалютовал полумесяцу в небе, пролил глоток на землю и негромко сказал: живым и мёртвым. После чего выпил содержимое в один присест, затоптал костёр и в полудрёме поднялся в кабину аэрокаба, где и проспал до самого рассвета до тех пор, пока мелодичная трель часов не разбудила его в половине пятого утра.

Он кое-как умылся из фляги, наскоро почистил зубы и торопливо рванул дальше на север, идя к горам и глядя, как розовый свет красит серо-белые каменные громадины вдали. Он летел ещё часа полтора. Солнце окончательно проснулось и наполнило мир ярким белым светом, заставив заиндевевшие за ночь островерхие ёлки играть и переливаться под своими лучами словно бриллианты. Целью Кромма был огромный утёс, нависавший над заброшенным кладбищем и напоминавший голову собаки или волка. Примерно за десять миль до него, Кромм забрал направо и обошёл ориентир по длинной дуге, летя на минимально возможной скорости, практически прижавшись к каменной гряде, подойдя к Собачьей скале с противоположной стороны. Посадив аэрокаб на скалу, он по-пластунски он вполз на каменный нос утёса и с полчаса внимательно смотрел на кладбище и его окрестности через бинокль. Когда грудь и живот окончательно заломило от холода, пробравшегося сквозь подстеленное одеяло, Кромм залез в аэрокаб и вернулся тем же маршрутом к исходной точке, откуда направился уже напрямик к утёсу, вновь стараясь лететь как можно тише и ниже. Лавируя между деревьями, он добрался почти до границы кладбища и кстати обнаружил небольшой овражек, окружённый густым лапником и робко зазеленевшей осиной. Он вертикально опустил аэрокаб прямо в овражек, матерясь на излишне громкий шум тормозных струй, после чего плотно запер кабину и выполз наружу.