Максим Бодягин - Душеед

Он тяжело выбрался из кровати, распинывая одеяло ногами, добрёл до ванной, пропустил непрогревшуюся воду, налил почти до краёв ванны исходящего паром кипятка, подождал, пока он слегка остынет, и медленно опустился в воду.

Идиот. Торопыга. Кто тебя гнал? Кромм нырнул, чувствуя, как обжигает лицо, вновь поднялся над поверхностью, отплёвываясь и отжимая бороду, и снова спросил, глядя на собственное раскрасневшееся отражение в зеркале: доволен, блядь? Тебе, бойцу деревенскому, живодел Деметрия понятным языком сказал: не спеши, людей насмешишь. Кромм вспомнил издевательское выражение лица Каймана, вместе с Иебедайей выслушавшего всю историю поездки к машине снов, и снова нырнул-вынырнул со словами: господи, стыдно-то как. Он растёр лицо, словно соскребая с кожи невыносимое ощущение стыда и вылез из воды, роняя крупные капли.

Ненавижу. Ненавижу себя, проскрежетал он, шлёпая ногами к полотенцу. Он кое-как почистил зубы, чувствуя на губах привкус перегара, наспех оделся и спустился в холл. Церемонный гостиничный служка посмотрел на него с гримасой преданности, но Кромму почудилось, что он тоже насмехается. Кромм скрипнул зубами, неразборчиво буркнул в ответ на предложение позавтракать, и вышел на шумную площадь, залитую пением и звуками льющейся отовсюду музыки.

Чарица шла, слегка пританцовывая на носках, легко кружилась и пела. Капюшон скрывал тяжёлую золотую корону на её кудрявой голове и прохожие не подозревали, что всесильная царица чафали запросто идёт по улице ледяного города вместе с тысячами трудяг, за гроши вкалывающих по десять часов в день. Тем не менее, от неё исходила внутренняя сила, которую они чувствовали, несмотря на тягостные раздумья о том, что сегодня добыть на ужин, как дотянуть до зарплаты и как не лишиться даже той беспросветной работы, что изнуряла их день за днём. Мужчины удивлённо и с некоторым возбуждением глядели ей вслед, любуясь лёгкостью её походки, тем, как она парила над неровными чёрными камнями мостовой. Женщины, наоборот, не скрывали своей зависти, делали брезгливые гримасы, шептали: дурочка сумасшедшая.

Она действительно улыбалась как сумасшедшая, чувствуя, как внутри неё разбухает неведомая ранее сила. Она никогда не была беременна, но сейчас чувствовала так, словно бы понесла от любимого мужчины. Это было совершенно новое для неё ощущение, ведь она никогда не любила по-настоящему, никогда не позволяла себе всецело рухнуть в манящие глубины страсти, всегда притормаживала на краю, всегда вела себя рассудочно и хищно. Но теперь ничего не могла с собой поделать, танец сам зарождался в её крутых бёдрах, будто бы она слышала заразительную игру праздничных барабанов.

Чарица владела этим миром, всем, без остатка. Она смотрела на жалких смертных, уныло проползающих мимо в своих истрёпанных сюртуках и многократно перелицованных платьях с пожухшими, ещё бабушкиными шёлковыми бантами, потерявшими цвет. Они никогда не поймут, никогда не поверят. Погрязшие в своём никчёмном рыбьем существовании, в тине повседневности, в бессмысленных заботах, в тупой борьбе за начисление дополнительных социальных баллов, чтобы получить право на рождение второго ребёнка и дополнительный паёк. Рождённые жрать и работать. Дураки. Чарица запрокинула голову и её смех колокольчиком прокатился по улице, пронзив медью тяжёлый грохот катящегося над прохожими монорельса, чугунно покачивающегося и капающего мазутом на ажурные опоры.

Прохожие испуганно отворачивали лица. Точно, сумасшедшая, шептали они, притягивая к себе детей. Чарица сняла ботинки и закружилась по холодным камням босиком, чувствуя, как шершавая мостовая приятно охлаждает раскалённые стопы. Она не замечала горькой вони, исходящей от небольшого стихийного рынка, где в раскалённом масле жарили мелкую рыбёшку и крыс, которых на бегу покупали работяги по дороге к климатической фабрике, или к ядерной энергостанции, или к швейным мастерским, или куда их там чёрт несёт, где они там гробят здоровье и получают такой землистый цвет лица.

Два призрака-иерпы из касты бойцов чафали неслышно следовали за ней вдоль стен, готовые с оружием напасть на каждого, кто попытается дотронуться до их повелительницы. Появление чафали в ледяном городе считалось чрезвычайным происшествием, здесь было очень опасно, городская милиция рыскала по улицам в поисках неблагонадёжных и обычно Чарица всегда соблюдала осторожность. Но сегодня её охватило чувство неслыханной свободы. Впервые она не прятала глаза на этих улицах, не теребила кинжал, спрятанный под плащом, не бросала косых взглядов на своих невидимых провожатых.

Встретив по пути наряд милиции, одетый в тяжёлые кожаные сюртуки с высоким воротом, она озорно подмигнула милиционерам и послала им воздушный поцелуй. Милиционер постарше сделал было шаг к ней, поднимая эфироновый разрядник, но так и остался стоять на месте с полуоткрытым ртом. Призраки-иерпы вжались в стены, но тут наряд погрузился в чёрно-жёлтый мобиль и, грохоча по неровным камням мостовой, покатился по своим делам. Слышно было лишь, как в открытой кабине трещит радиоприёмник.

Наконец, Чарица пришла к дворцу Херона. Мрачноватый серый замок со стрельчатыми башенками выглядел крепостью, готовой к осаде. Сопровождавшие царицу иерпы просочились за ограду и спрятались за квадратными колоннами. Высокий блондин в ливрее, склонил завитую и напомаженную голову перед гостьей и с показным достоинством произнёс: хозяина нет дома. Да ты ж мой сладкий, засмеялась Чарица, и игриво почесала юношу под подбородком: а если немножечко подумать? Чуть-чуть? Привратник побагровел, но Чарица продолжала лучисто улыбаться. Она знала, что через пару минут её волшебство подействует. Всегда действует. Даже на тех, кто предпочитает мужчин.

Наконец, юноша хрюкнул, заалел совсем уж детским румянцем и неуверенно открыл дверь: надеюсь, вы не будете приставать к нему с дурацкими просьбами поддержать благотворительный концерт или ещё что-нибудь. Чарица вновь солнечно рассмеялась: за кого ты меня принимаешь? Нет, мой сладкий, я не раздаю людям деньги, я их беру. Она игриво подмигнула и скрылась в темноте холла, легко поскакав вниз по широкой лестнице, стекавшей в подвальные помещения, где предпочитал проводить время Херон.

Привратник оставил попытки нагнать её и только крикнул в спину: вы знаете, куда идти? Не волнуйся, мальчик, раздался звонкий голос царицы чафали и она скрылась за легко скрипнувшими дверцами лифта.

Херон в одиночестве корпел над бумагами. Жёлтый блин света из-под низко висящей люстры освещал только небольшой участок монументального круглого стола, бликуя на огромной лысине Херона, которого за глаза прозывали Элефантом. Он любил темноту и все её оттенки. Многие считали самого Херона устрашающим порождением тьмы. Пятьсот фунтов плоти производили впечатление на каждого, кому доводилось встречаться с этим удивительным человеком. Пять семей управляли ледяным городом с момента его возникновения, но Херон умудрился собрать голоса парий, живущих в гетто, и впервые в истории города вполне законно войти шестым в состав совета.