Максим Бодягин - Душеед

В одной из таких комнатух с затхлым запахом и липкими пятнистыми обоями, лежал сейчас Фахрут. Последние три недели он провёл в состоянии непрекращающегося кошмара. Для начала он попал в плен. Набравшись по самые брови запрещённого алкоголя и заполировав его большой дозой самых разных наркотиков, он искал запретных удовольствий в шатрах чафали, низшей из человеческих ун, к которой принадлежали женщины, продающие себя за деньги. Чафали кочевали за городской стеной и считались божественными шлюхами, об умениях которых в городе слагались легенды. Однако, когда Фахрут добрался до них, его обобрали до нитки, пытали и насиловали до тех пор, пока он не написал письмо своей влиятельной младшей сестре Ассандре, входившей в городской совет.

Чафали требовали от неё в качестве выкупа за братца найти старый мистериум авторства ересиарха Шавалы, называвшийся: правдивое слово Шавалы о тех, кого прозвали душеедами. Увы, красотка Ассандре поддалась чувствам и действительно разыскала этот текст в глубинах апофикефсиса, тайного хранилища городской библиотеки, подкупив и запугав персонал. Когда она отбила брата у чафали, Фахрут прочёл текст и поразился силе шавалитской ереси. Несколько дней он ходил сам не свой, заворожённый её простотой и силой.

Именно силы ему и не хватало, потому что за каждым углом ему чудились чафали, пылающие жаждой мести. Он хорошо помнил их изощрённые пытки, поэтому угнал аэрокаб и, пользуясь указаниями, данными в шавалитском мистериуме, нашёл тёмные врата. Однако лишь слегка приоткрыв их, он испытал такой животный ужас, какого не знал до сих пор. Но дело было даже не в этом. Теперь в нём что-то жило. Будто бы он забеременел. Он явственно чувствовал в себе присутствие чужой жизни, она пульсировала в нём, перемещаясь в глубине тела, вдоль позвоночника. Похожая на змею или длинного червя, чужая энергия иногда сворачивалась и засыпала, а иногда охватывала его полностью и Фахрут не знал, что ему делать в такие минуты. Он чувствовал, как тупеют его эмоции, но, в то же время, обостряются рефлексы.

Когда чафали напали на него у входа в Убойку, он ощутил сильный укол паники, но потом произошло нечто странное. Вдруг рука чафали, сжимавшая в пальцах бритву, замедлилась. Остановилась, повиснув в пространстве. Фахрут удивлённо обошёл её. Потрогал. Рука поддалась. Тогда он неожиданно для себя вцепился в неё и сломал в локте, выворачивая как куриную кость, потом оторвал предплечье и отбросил прочь. Время снова понеслось галопом, всё вокруг завертелось, задвигалось, завизжало, Фахрута было уже не остановить. Он с удивлением смотрел на свои руки, безжалостно вырывающие из чужих тел сочащиеся куски, выворачивающие суставы, и обнаружил, что не чувствует ни ярости, ни страха, ни гордости за победу, не чувствует ничего, будто бы он спит и видит сон, нет, точнее, будто бы он забрался в тело какого-то богатыря, уснул там и проснулся в разгар битвы.

Когда всё закончилось, он стоял, держа в обеих руках оторванную голову жреца чафали и с любопытством глядя ей в глаза. Рядом кто-то кричал, бежали какие-то люди, Фахрут какое-то время ничего не видел и не слышал, как вдруг звук включился и все эти вопли внезапно обрушились на него с утроенной громкостью. В ботинках хлюпало, Фахрут посмотрел вниз и обнаружил, что стоит в луже крови. Тут до него дошло, что он торчит прямо посереди улица, под безжалостным светом фонаря, с чужой головой в руках. От внезапно нахлынувшего чувства гадливости он взвизгнул и отбросил проклятую башку подальше, она с противным звуком шмякнулась о мостовую и покатилась к сточной канаве, звеня большими кольцами в мёртвых ушах.

Фахрут огляделся. Вокруг царил кошмар. Оторванные конечности, истерзанные тела, головы темнели там и сям мокрыми пятнами. Он посмотрел на собственные руки, оглядел одежду. Кровь покрывала его с головы до ног. Фахрута замутило от её запаха, он побежал по улице, стараясь скрыться от орущих от ужаса свидетелей в тени, на ходу срывая с себя пропитанный дурнопахнущей кровью сюртук и рубашку.

Теперь он лежал голышом и переваривал всё произошедшее, но самое ужасное, что та змея, которая теперь жила в нём, была сыта и только что не урчала от счастья. Напитавшись чужой болью, она разбухла и обмякла, отдавая Фахруту часть своего удовольствия. Несмотря на то, что последний раз он ел вчерашним утром, Фахрут чувствовал себя так, будто бы он отлично перепихнулся с какой-нибудь юной развратницей, а потом полновесно отужинал с несколькими переменами блюд, аперитивами, диджестивами и прочими излишествами. Иными словами, несмотря на то, что ему всё ещё было жутко, плохо и страшно, чувствовал он себя превосходно. И от этой двойственности он слегка сходил с ума.

Чтобы сгладить это впечатление, он налил полный стакан самогонки и попробовал сделать глоток, но внутренней змее это не понравилось и Фахрут, начавший пить в четырнадцать лет и никогда не перестававший этого делать, внезапно разразился приступом тошноты. Он попытался закинуться несколькими разными веществами, но чужой разум внутри него отреагировал точно так же. Ну что ж, сказал Фахрут, теперь у меня новая забава. Он помял поясницу и засмеялся. Он всё ещё чувствовал себя изумительно.

Фахрут открыл окно, чтобы впустить в комнатуху немного жаркого, затхлого воздуха. По его худым голым плечам струился пот, стекавший вниз по костлявой спине и щекотавший ложбинку между обнажённых ягодиц, поросших негустым волосом. Внезапно дверь за его спиной тонко скрипнула и он почувствовал запах, моментально вздыбивший все волоски на теле. Странный сладкий аромат обладал ноткой убоины, выраженным звериным мускусом и, несомненно, отдавал женским потом. Фахрут поучаствовал, как набухает его член, прикрыл пах ладонью и медленно повернулся, чувствуя, как чужой запах без остатка заполняет комнату, словно газ.

Не прикрывайся, сказал насмешливый женский голос: я привыкла, что все мужчины от мала до велика встречают меня именно этим древним салютом в мою честь. Своим древком они салютуют той силе, что течёт в моих венах, ибо ей не может противостоять ни один, рождённый женщиной.

Фахрут поискал глазами какое-нибудь оружие и, наконец, полностью развернулся к говорящей, с удивлением чувствуя, что его орган буквально деревенеет под пальцами. Говорившая медленно откинула с головы большой тенистый капюшон и Фахруту открылось её лицо. Чуть грубоватое, но очень красивое зеленоглазое лицо, источавшее поразительную силу. Бледный луч, упавший из приоткрытого мутного окна пробежал по массивной золотой короне, тяжело лежавшей на медных кудрях. Сверкнули драгоценные камни.

Фахрут, ты знаешь, кто я, спросила она, теребя большую костяную брошь, скалывавшую полы грязного плаща, так сильно контрастировавшего с блеском золотого венца. Нет, удивлённо качнул головой Фахрут: откуда ты знаешь моё имя? Я знаю не только имя, Фахрут, я знаю всего тебя, улыбнулась женщина и на её веснушчатых щеках проступили озорные ямочки: ведь я искала тебя. И, надо признать, у тебя не было ни единого шанса скрыться, как бы ты ни старался.