Максим Бодягин - Душеед

В конце концов, мастер-затра, проводивший тренировки, пришёл к отцу и сказал: светлый буама, твоя дочь за неделю научилась делать то, на что другим требуется месяц. Отпусти её к нам. Он преподнёс матери длинный отрез золотой парчи, чтобы она уговорила отца. Папа, конечно, для вида поломался, сделал грозный вид, но согласился конечно. Я же совсем с ума сошла и выкинула все детские игрушки. Я просыпалась, хватаясь за палку, как за меч, и засыпала с ней в обнимку.

Кромм перебил её: прости, может, это и невежливо, но у тебя тоже есть симбиоты? Конечно, хмыкнула Эумене, я же затра. Вот мои черводы. Она гордо сбросила плащ, оставшись в одном замшевом топике и узких замшевых штанах, и раскинула руки крестом. Под её тёмно-оливковой кожей заструились узоры в мизинец толщиной. Хоть Кромм видел это зрелище не впервые, его всё равно слегка замутило. Эумене не заметила его реакции и сказала со счастливой улыбкой: а ты же знаешь про крылья ангела? Кромм мотнул головой. Смотри, сейчас покажу, и Эумене чуть кокетливо повернулась к нему спиной, напрягая мышцы. В стороны от позвоночника по направлению к плечам тянулись тёмные полосы, чей рисунок действительно слегка напоминал длинные перья, складывавшиеся в крылья. Эумене вновь повернулась к Кромму и с детской хвастливостью сказала: видел? Это всё работа моих черводов. Мои крылья очень плотные, меня очень трудно убить, напав сзади. Потрогай.

Кромм поднялся и с любопытством положил ладони на спину затрини и ощутил под пальцами её горячую кожу, а под ней – нечто, напоминавшее упругие канатики, слегка гофрированные наощупь. Надави посильнее, можешь ударить, если хочешь, засмеялась Эумене и круглое облако её волос мелко затряслось. Не, я не бью женщин, смущённо сказал Кромм и снова опустился на циновку. Эумене села напротив и слегка удивлённо спросила: а ты и вправду видишь во мне женщину? Да, ответил Кромм, поливая кусок мяса солёным соусом и отправляя его в рот: а почему бы и нет?

Ты действительно слегка не от мира сего, улыбнулась затрини: в тебе сразу чувствуется чужая повадка. Ты забываешь кланяться, ничего не понимаешь в иерархии, ритуалах. Мы это с молоком матери впитываем, а тебе, сразу видно, это трудно даётся. А знаешь, оказывается чертовски приятно быть женщиной, засмеялась она: ведь для всех остальных я только великий воин. А я не только воин. Впрочем… Ты же знаешь, что у затра редко бывают дети? Почему, удивился Кромм. Цена нашей силы, погрустнев ответила Эумене и набросила плащ. Она пригубила чаю и, не поднимая головы, добавила: черводы дают нам силу и скорость, они же помогают нам чувствовать иноформы, если те вдруг появляются, но и взамен тоже приходится кое-что отдавать. После восемнадцати-двадцати лет наше тело уже довольно сильно отличается от вашего, в том смысле, что мы немножко другие с гормональной точки зрения. Не хочу больше говорить об этом.

Да, лучше расскажи, как тебя избрали главой уны затра в таком возрасте, попросил Кромм, чтобы оживить беседу. Эумене освежила чай в своей чашке и ответила: видишь ли, затра бывают двух видов. Есть учёные затра, которые очень многое знают о повадках иноформ, об их анатомии и физиологии. А есть затра-бойцы. Конечно, это неправильно, каждый затра должен обладать полным объёмом навыков, в старину так и было. Но наши знания увеличивались, а обстановка становилась всё менее опасной… В общем, универсальных затра можно пересчитать по пальцам. Например, затра Эсторр с Привратника, один из самых уважаемых бойцов нашей уны, но он же и настоящая ходячая энциклопедия, особенно в том, что касается морских иноформ. И так вышло, что последние два верховных затры были как раз больше учёными. И затракангай в прошлом году вынес решение, что это не совсем справедливо. А я же ещё и преподаю, и мне удалось построить два гимнасия, на крайнем западе и на востоке, недалеко от Привратника. Мне удалось воспитать несколько мастеров, которые передают именно воинское знание. Так вышло, что сегодня я – одна из немногих, кто знает весь воинский канон затра. Я знаю не только обращение с жалом, но и стреляю, метаю предметы, могу превратить в оружие что угодно.

Кстати, я сегодня, пожалуй, лучший палач во всей ойкумене. Те, кого я казню, даже не успевают сообразить, что происходит. Родственники осуждённых со всех человеческих земель платят затракангаю немалые деньги, чтобы именно я провела декапитацию правильно. Я ни разу не обнажала жало дважды, всегда отсекала голову одни ударом. Всегда мечтала повторить подвиг молодого затры Эсторра, одним взмахом рассекавшего драккарию до самой земли. Это у меня пока не получается, честно признаем, но преступников я казню великолепно. Меня даже прозвали Отсекательницей голов.

Так что затракангай решил, что мир находится сейчас в таком состоянии, что лучше бы следующий срок главой уны побыл затра-боец. К тому же я ничего не понимаю в политике и меня невозможно втравить в интриги, я слишком прямолинейна.

Кромм улыбнулся и спросил, понизив тон: а ты сталкивалась с уперифанией? Ты имеешь в виду болезнь затры, переспросила в ответ Эумене. Кромм кивнул. Эумене оглянулась на своих спутников и, убедившись, что они находятся достаточно далеко, шёпотом сказала: матушка Элеа не обманула, ты действительно очень прозорлив. Да, я четырежды казнила своих братьев по уне за уперифанию. За это меня, собственно, и избрали, хоть это и секрет, которым я никогда не делилась.

Все четыре случая были очень тяжёлыми. Один произошёл на севере, на границе с окланами. Сошедший с ума затра напал на стойбище окланов и вырезал всех, включая женщин и детей. Остальные три случая были на крайнем юге. Один из них был самым вопиющим, один затра убил другого, внезапно напав на него. Всё случилось из-за страсти к женщине. Это печальная страница моей жизни, Кромм. Самая трагичная.

Тяжело было, спросил Кромм. Нет, тряхнула воздушным облаком волос затрини Эумене: во всех случаях экдикисию – постановление о казни – вынес Орден. Хотя, нет. На севере мне пришлось самой принимать решение. Там был действительно тяжёлая ситуация. Я гнала заболевшего затру вдоль линии гор и мне приходилось отбиваться от обезумевших от горя окланов, потерявших родню, чтобы затра-преступник не перебил ещё и их. Трудно пришлось. Очень трудно. Ведь я знала сумасшедшего с детства. Но справилась, рассекла его от ключицы до тазовых костей на пятом взмахе. Я понимаю, что это непростительно долгий поединок, но преступник был очень силён.

А от чего они съехали с катушек, спросил Кромм. Эумене смотрела за горизонт, глаза её наполнились слезами, белки покраснели. Уперифания всегда складывается из двух факторов, медленно сказала она, тяжело сглотнув: это недосмотр ментора и перенесённая травма, с которой затре не удалось справиться. Душевная травма, я имею в виду. Знаешь, Кромм, уперифания – это самый сильный страх любого затры, потому что когда ты заболеваешь, то не понимаешь этого, ты по-прежнему считаешь себя нормальным. Поэтому мы, затра, всегда упражняемся в тишине, расслабляя ум и освобождая сознание, лишая подпитки своё эго. Мы всё время смотрим внутрь: всё ли правильно мы сделали? Служим ли мы человечеству с чистой душой, или уперифания уже уронила в наше сердце своё ядовитое семечко. Самый главный наш враг всегда живёт внутри нас, Кромм.