Поль Монтер - Непристойная рукопись

Оба спутника молча покинули заведение. Моросящий дождь всё не унимался. Мостовая покрылась лужами, блестевшими при тусклом свете фонарей. Пронизывающий ветер заставил поднять воротник и вжать голову в плечи. Помощник издателя огляделся в поисках свободного экипажа.

– Где вы живёте, Эжен? Я мог бы подвезти вас немного, – сочувственно глядя на дрожащего Бланшара, произнёс Жоэль, усаживаясь в фиакр.

– Благодарю, господин Бриссон, но мне нужно к бульвару Ля Шапель, это совсем в другую сторону, – покраснев от досады, ответил молодой человек. Но внезапно подошёл ближе к седоку и, ухватившись за край экипажа, спросил:

– Господин Бриссон, ещё одну минуту… знаете… я слышал, что весьма богатые люди, из тех, что неравнодушны к искусству, помогают… словом, дают деньги на постановку пьесы… и…

– Не продолжайте, Эжен, я понял. Вам интересно, нет ли меценатов для тех, кто занят сочинительством? Боюсь, что вновь разочарую вас. Позволить себе писать романы может тот, кто не слишком озабочен добыванием хлеба насущного. И эти люди вовсе не нуждаются в помощи со стороны. Кстати, это ещё одна из причин, по которой вам следовало бы отказаться от своей одержимости. Если не ошибаюсь, вы служите в конторе?

Бланшар кивнул, горько поджав губы.

– Ну, вот вам и ответ. С утра до ночи вы принуждены ходить на службу, иначе попросту протяните ноги. А для достойной книги требуется время и светлая голова, свободная от мысли, где раздобыть еды. И можете поверить, вряд ли найдётся желающий потратить деньги на издание. Хотя я слыхал об одном человеке, но вам это не подойдёт.

– Вы… вы считаете меня таким бездарным, господин Бриссон?

– Нет, Эжен, дело не в вас. Речь о бароне Шарле Баретте. Он действительно бывает щедрым и, на мой взгляд, даже излишне щедрым. Но его страсть коллекционировать предметы искусства; будь то картины, скульптуры или книги, что вызывают исключительно скандальную славу. Сам он человек весьма благопристойный и ведёт вполне размеренную жизнь, и мне непонятна его страсть к собирательству такого рода. Говорят, что экземпляры в его коллекции прекрасны по исполнению и абсолютно безнравственны по содержанию.

– Не может быть! Я совершенно сбит с толку! – пробормотал Бланшар. – То есть, к примеру, книга могла бы вызвать интерес этого господина, если её сюжет будет непристойным?

– Да, друг мой, начисто лишённым условностей и морали. Но и для такого вида литературы тоже надобны и талант, и определённые знания, и жизненный опыт. У вас есть только крупица таланта и более ничего из перечисленного. Иначе вы рискуете стать автором сборника дешёвеньких скабрёзных историй, на которые польстятся лишь мелкие служаки и уличные девицы, если вдруг озаботятся чтением.

– Да, вы правы, сударь, – озадаченно протянул Бланшар, отходя от экипажа.

– Ну вот, хоть в чём-то вы наконец признали мою правоту, – усмехнулся старик и кивнул кучеру, успевшему задремать, пока господа мололи языком.

– На улицу Шуазель, любезный.

Эжен с минуту постоял, словно задумавшись, но затем, подняв воротник как можно выше и сунув озябшие руки в карманы, быстро зашагал прочь. Чем ближе он подходил к заставе Пуассоньер, тем хуже освещались улицы. Свернув к бульвару Ля Шапель, он и вовсе оказался в темноте. Сырую мглу осеннего вечера лишь изредка нарушали скудные полоски света из приоткрытых дверей дешёвых забегаловок или витрин лавок, что уставшие за день хозяева ещё не закрыли ставнями. Но Бланшар слишком хорошо знал дорогу и не нуждался в ярком свете или провожатом. В такой час хотя бы не видно, каким убогим и жалким выглядит место его проживания. Облезлые дома жмутся друг к другу, точно дрожа от холода. Облупившаяся краска на вывесках, выцветшая ткань на витрине суконщика. Аляповатые бумажные цветы в окне цветочной мастерской давно утратили краски и смотрятся, как погребальные венки на заброшенной могиле. Экая жалость, что сумрак заодно не избавляет от неприятного запаха, окутывающего каждого угодившего в квартал бедноты. Для Эжена вонь от красильни, гниющие отбросы, что обитатели здешних мест попросту кидают в сточные канавы вдоль улицы, резкий аромат жавеля и прожжённых тряпок от маленькой прачечной и гладильни сливались в один непереносимый запах нищеты и безысходности. Бланшару казалось, что он насквозь пропитался этой вонью. И умываясь по утрам, он воображал, что его одежда, лицо, руки и волосы источают отвратительный запах. Эти выдумки заставляли юношу избегать светлых многолюдных улиц и вынуждали жаться к стенам домов.

Нудный дождь продолжал монотонно стучать по оцинкованным крышам. Эжен тоскливо прикидывал, что старые башмаки успели слишком сильно промокнуть и не просохнут к утру. Он прибавил шагу, но завернув за угол, столкнулся нос к носу с высокой девицей.

– Эй, сударь, вы едва не сбили меня с ног, – хихикнула она, и Эжена обдало густым запахом вина, смешанного с ароматом дешёвой туалетной воды. Он вскинул взгляд и при белёсом свете единственного на всю улицу фонаря увидел женщину с ярко накрашенными губами и пышной причёской. Молодой человек посторонился, пробормотав извинения, но девица схватила его за рукав.

– Ну и гадкая погодка выдалась, дорогуша, не желаешь ли скоротать часок-другой в приятном обществе?

Девушка стояла так близко, что даже в полумраке Бланшар заметил несвежую кружевную косынку, несмотря на холод слегка прикрывавшую вырез на платье. Мощный бюст едва не вываливался наружу из слишком тесного корсета и подрагивал при каждом движении, словно застывший бульон. Теперь он ясно видел фальшивые локоны, разнившиеся цветом с взбитой чёлкой, успевшую растечься краску на ресницах, что делали взгляд девушки болезненным. Мокрый подол платья, оборка которого надорвалась по краю и, видно, не единожды окунулась в лужу. Но даже такой жалкий вид вызвал у молодого человека желание. Разве его вина, что он вечно должен экономить, но не евнух же он, в конце концов!

Бланшар торопливо сунул руку во внутренний карман, и тут же разочарование отразилось на его лице. Вот дурак! Он успел позабыть, что истратил деньги на угощение Бриссона. Девица решила, что юноша попросту скуповат или слишком бережлив и, не желая упускать добычу, зазывно подмигнула.

– Что, не решаешься расстаться с парой монет, красавчик? Ладно, если у тебя такой же большой, как твой нос, возьму с тебя только половину цены, – вульгарно захохотала она.

Лицо Эжена покраснело от стыда. И он, грубо оттолкнув девушку, прошипел:

– Отстань от меня, шлюха!

И не оборачиваясь, поспешил свернуть в переулок. В спину ему, словно плевки, полетели бранные словечки, брошенные визгливым голосом:

– Сам проваливай, голодранец! Я и не собиралась идти с тобой! Вот скотина! Да упрашивай ты меня на коленях, и то я не соглашусь!