Поль Монтер - Непристойная рукопись

Голова Бланшара кружилась, названия улиц и переулков расплывались перед глазами. Он совершенно сбился с дороги, ведущей к реке. Мелкий снег сыпал с самого утра, но тотчас таял, едва коснувшись мостовой, и ничуть не прикрыл раскисшую грязь на обочинах. Тощее заношенное пальто грело не больше, чем лист лопуха, если бы молодой человек прикрыл им плечи. Пальцы, сжимавшие поклажу, покраснели и ему приходилось то и дело останавливаться, чтобы подышать на них. Иначе они и вовсе примёрзнут к железной ручке. Эжен уже давно потерял счёт времени, наверное, он кружит по улицам более двух часов. Холод так сильно одолевал беднягу, что он невольно стал жаться ближе к лавчонкам, воображая, что возле них гораздо теплее. В очередной раз сделав остановку, он опустил поклажу на приступку, заляпанной брызгами проезжающих повозок витрины, и прижал к губам указательный палец, что буквально кололо иголками. И тут взгляд его скользнул по листу серой бумаги с объявлением о сдаче мансарды внаём. Бланшар машинально прочёл написанное и посмотрел на дом, возле которого оказался. Вид у серого двухэтажного строения был столь жалким, что молодой человек внезапно почувствовал надежду. Не может быть, чтобы хозяева решились сдать комнату в эдаком месте дороже, чем его прежнее жильё. И Бланшар решился войти. В конце концов, помереть он ещё успеет. Если комната уже сдана или плата высокая, стало быть, он направится исполнять свой замысел. По крайней мере, немного согреется болтая с хозяевами, иначе от холода скончается раньше, чем доберётся до речки.

На первом этаже располагалась мастерская башмачника. Свет, проникающий через витрину, был довольно скудным, но достаточным, чтобы разглядеть беспорядочно сваленные в кучу у стены рваные башмаки, куски кожи для заплаток и деревянные колодки, отполированные до блеска примеркой обуви. Запах вара, грязного помещения и сырых кож окутали его прямо с порога. Мастерскую держал старик Вольжан со своим сыном Раулем. Беглого взгляда хватило, чтобы понять: владельцы еле сводят концы с концами. Борода Вольжана топорщилась в разные стороны и напоминала облезлый веник. Светлые, словно белёсые, глаза совсем скрывались под широкими бровями. На всём лице только и выделялся уныло повисший нос с капельками пота. Его сыну на вид было около тридцати, один глаз несчастного косил так сильно, что зрачок и вовсе закатился внутрь. Приоткрытый рот и неловкие движения указывали, что младший Вольжан страдает слабоумием и годится только для простой и однообразной работы. Сейчас он старательно начищал башмак и не прекратил своего занятия, даже когда на пороге показался незнакомец.

– Что вам угодно, сударь? – сипло спросил старик.

– Я хотел бы разузнать о комнате, что указана в объявлении, – ответил Эжен, стараясь встать как можно ближе к очагу.

– Отлично! Сударь! – всплеснул руками старик, вскакивая со своего места с проворством, которого трудно было ожидать. – Чудесная комната, можете обойти всю улицу Гут д́Ор, не найдёте лучше за такую цену. Мы сдаём с полной обстановкой и не просим лишнюю плату за это.

Эжен засопел, делая вид, что задумался, и, выждав с минуту, выразил желание взглянуть. Хозяин снял с себя длинный клеёнчатый фартук, пригладил волосы и, кивнув гостю, приоткрыл заднюю дверь. Как и Бланшар, отметивший про себя бедность хозяев, и уверенный, что много с него не попросят, Вольжан цепким взглядом охватил молодого человека вплоть до поношенных башмаков и облезлого сундучка. Сразу видно: парень на мели, он наверняка согласится. И гадать нечего, любой другой вариант ему не по карману.

Поднявшись по скрипучей рассохшейся лестнице, Бланшар оказался в крошечной мансарде, узкое окно которой выходило прямиком на крышу. Обстановка комнаты показалась ему куда беднее предыдущего жилья. Кровать больше походила на лежанку, от полога осталась лишь провисшая верёвка, потемневшая от времени. Маленький столик, видно, служил и для еды, и для умывания, так как на нём разместился щербатый кувшин и тазик величиной с тарелку. Один стул, с треснувшей обивкой и вылезающим из неё конским волосом, и низкий комод с единственным уцелевшим ящиком, вместо второго ящика зияла тёмная дыра. В углу комнаты стояла железная печка с повисшей на одной петле заслонкой.

– Вот, смотрите сами, сударь! – развёл руками Вольжан. – Комната замечательная! До вас здесь жила девушка, она вышла замуж и только по этой причине съехала. Вообразите только, стоит повесить у кровати полог и поставить на комод парочку безделушек – более уютного местечка не найдёшь. Дом замечательный, ему, пожалуй, лет сто, а он до сих пор крепок. А печка! Сударь, поверите ли, она съедает всего полторы-две мерки угля в самый холодный зимний день, а меж тем отлично греет. Пощупайте, кровать покрыта шерстяным одеялом. Оно почти новое, да и входить в комнату можно по внешней лестнице, минуя мастерскую, и всё это за какие-то пятнадцать су в неделю!

Эжена одолевали сомнения: уж очень жалкой, даже в сравнении с его комнатой, смотрелась мансарда. Но быстро подсчитал в уме, что при такой арендной плате он сможет выкроить на покупку тёплого шарфа и, главное, на бумагу и чернила. Немного согревшись, Бланшар совсем передумал помирать.

Оплатив жильё сразу за три недели, молодой человек приободрился и позволил себе небольшую прогулку до скромного кабачка, где с удовольствием съел кусок хлеба с сыром и выпил стаканчик вина. Поднимаясь по лестнице в новое жилище, он чувствовал себя в приподнятом настроении. Как бы то ни было, вопреки угрозам тётки, он не остался ночевать под мостом и не приполз унижено молить её о помощи. Не такой уж он дурак, как воображает старуха. Ноги его больше не будет в её доме. А когда он станет знаменитым писателем, пусть сама начнёт искать встречи, если к тому времени не окажется в аду за свою жадность. Но когда Эжен приготовился лечь спать, его вновь охватила безысходная тоска. Чему он так радовался более часу назад? Как не крути, он скатился ещё ниже, чем раньше. Теперь в ночном сумраке, когда свеча погашена и в комнату попадает лишь скупой лунный свет, ясно видно, что это просто убогая конура! Кровать узка настолько, что даже худощавому Бланшару любое движение во сне грозит падением на пол. Печь успела остыть раньше, чем он разделся, хвалёное одеяло пропиталось запахом затхлой сырости и ничуть не даёт тепла. Стол так мал, что сидеть за ним можно лишь боком, иначе колени упираются в козлы. Если он вздумает писать рассказ, сидя за таким сооружением, то непременно скривит себе шею. Ко всему, ночью за стеной так громко возились и пищали крысы, что Эжен боялся закрыть глаза, вздрагивая от страха и отвращения, что эти твари прогрызут тонкую перегородку и свалятся ему на постель. Он захотел отказаться от комнаты на следующий же день, но, поразмыслив, решил для начала подыскать другое жильё, чтобы вновь не оказаться на холодной улице с сундучком в обнимку. Он лишь пожаловался Вольжану на крысиную возню, не дававшую ему заснуть.