Aнна Санина - Возвращение. Книга-дорога для тех, кто любит путешествовать, но всегда возвращается к себе

– Сейчас мы пойдем в отель, поедим там, – говорит Эдди. Улыбка ему не к лицу, она еще больше искривляет его огромную челюсть, и от этого черные волосинки усиков упираются жесткой шерстью в нос и щекочут в ноздрях… и как он не чихает?

Заходим в трехэтажный отель. На встречу является, прихрамывая, шефиня. Круглая черноволосая женщина, ей, кажется, стоит неимоверных усилий удерживать на одной здоровой и на другой хромой ноге, такую объемистую конструкцию. Одета она в черное нарядное, с белыми комьями по бокам платье. Она приветливо улыбается, и я отвечаю на это ее движение губ.

Эдди представляет меня, она протягивает руку и с той же улыбкой спрашивает:

– Откуда ты?

– Из Украины.

– А, из Украины. Эдди, где это Украина?

– Это почти там, где Россия, фрау Шульц.

– Ах, Россия… Ужин сейчас принесут. Проходите.

Я сижу за столом в ресторане с тремя мальчишками. Один из них – дикобраз Эдди, двое других – его друзья Марко и второй Марко. Оба миловидны, черноволосы, с нежной шестнадцатилетней кожей и цепкими мальчишескими пальцами. Мы едим грибной суп, свиной шницель из тарелок величиной с крыльцо, и запиваем все это шпеци – смесью колы с фантой.

Какого черта меня занесло в другой конец Австрии в деревню к малолетним тирольцам? Невероятно хочется оказаться сейчас в своей голубой кровати с книжкой и мятным чаем.

Сцепив зубы, обвожу мальчиков ласковым взглядом и спрашиваю, кто, на чем играет.

Симпатичный, со вздернутым черным чубчиком Марко – басист. Его чистое лицо сияет и белая рубашка накрахмалена. Эдди – фронтмен своей фолькс-группы, играет на аккордеоне и поет. Маленький субтильный второй Марко сквозь призму огромных голубых глаз, часто жестикулирует, с помощью тонких пальцев общается с внешним миром, отдает распоряжения ломающимся голосом. Здесь тише, здесь громче, больше басов, как же тонок его голос!

По холлу отеля бегают кельнеры с огромными пустыми бокалами и салфетками. Их глаза горят. Шефиня появляется то там, то тут, раздает распоряжения. Нарядный черный шлейф пушистым веером стелется вслед за ней, подметая следы обеих ее ног – хромой и здоровой.

Столики в зале блестят и сверкают, пол сияет безупречными квадратами. На второй этаж отеля ведет извилистая, довольно широкая лестница с зеленым ковром на ступеньках. Шефиня поднимается на второй этаж, а мои глаза с каждым ее шагом, с каждой зеленой ступенькой окутывает какая-то отнюдь не новогодняя скука… Сижу в красных штанах с зеленым углем в глазах и желтые люди обходят меня стороной.

В зале начинают появляться пары и семьи. Постепенно занимают места. Эдди и его команда заняты подключением аппаратуры и настройкой инструментов. Каждый получает ровно столько, сколько сможет взять – думаю я, сопровождая взглядом официантку, несущую тирольскую индейку на огромном серебряном блюде. Эдди поет веселую песню, в которой слова под музыкой переплетаются как нити под спицами вязальщицы.

Я вдруг понимаю, что второй час просто наблюдаю за чужим празднованием, потому что сижу посреди зала, как раз напротив музыкантов. Справа от меня семейный круг «новых прибалтийцев». Слева бар и несколько десятков пар глаз.

Скрипучий голос Эдди будит во мне смех. Я смотрю на его сутулую фигуру в зеленом кожаном костюме, вижу, как открываются пухлые потрескавшиеся губы, выпуская опять припев песни, и корчусь от смеха. А чего можно было ожидать? Моя вторая неделя в Австрии завершалась, по крайней мере, весело.

Звенели телефоны, цокали каблучки, шелковились светящиеся гирлянды, Новый год подступал. В двенадцать начался фейерверк. Все вышли на улицу и любовались зрелищем. Эдди подошел ко мне с пенным бокалом:

– Ш но-вим го-дом, – сказал он по-русски. Не успела я поздравить его в ответ, как со всех сторон послышалось:

– С Новым годом! С Новым годом!

К нам подошла красивая черноволосая девушка из компании прибалтов и спросила, откуда мы. Час спустя все гости дружно водили хороводы в холле отеля под Эддины песни. А когда началась дискотека и воздух закружился от горящих свечей, пенного зэкта и новорожденного настроения, то, к умилению прибалтов и моему снисходительному разочарованию заиграла русская попса. Бедный Эдди думал, наверное, что я буду в приятном удивлении не только от розовой розы, врученной мне внезапно невесть как забредшим в отель продавцом цветов, но и от нескончаемых тату, салтыковых и киркоровых, включенных на полную катушку.

В общем-то, скоро стало все равно, под какие танцы музицировать, под какие взгляды улыбаться и сколько шампанского пить. Атмосфера сложилась дружелюбная, и все – и рижане (их оказалось семеро), и одесситы (хрупкая невеста дородного веселого бюргера), и венцы, и тирольцы, и словаки лихо отплясывали, кто что хотел – хоть хоровод, хоть брейк-данс.

Среди рижан была девочка лет семи. И она, и ее очень полная мама бальзаковского возраста и усатый папа, все трое носили длинные черные волосы, только у девочки и мамы они кудрявились, а папины собирались в конский хвост, и поэтому его голова напоминала заднюю часть буланого скакуна. Девочка трогательно улыбалась – ямочки на щеках, нарядное блестящее платьице, имя Азель, под стать и альпийскому лыжному курорту, и этой праздничной ночи. Азель по-русски, с сильным акцентом рассказала мне, что живет с родителями в Германии, и когда-то они приехали туда из Риги. Ее большие черные глаза томились любопытством, лицо светилось праздничным счастьем, а нарядная послушная головка не ведала о том, что родной язык, на котором она только что все это рассказала, в ее устах уже полумертв.

К трем рижане ушли. Угомонились в уголке, любовно пощипывая перышки, австрийский жених и одесская невеста. Эдди менял пластинки, его команда то появлялась, то исчезала у бара за очередным шпеци. Симпатичный Марко потягивал из двух трубочек зеленоватый коктейль.

Мягкий мятный мальчик молчаливо млеет

Молоко морское мерно молодит

Медленно надменно нить находит небо

Облако остыло. Осенью омыт

Мягкий мятный мальчик,

Молчаливый мальчик.

Не осень сейчас, но глаза у него цвета увядающих дубовых листьев…

Ёй, ко мне приближается дикобраз Эдди.

– Ше трохи, і ми відси підем. Я маю нині зайти до клубу. Там теж танці. Гай, мо з нами? 5 5 Еще немного и мы уйдем. Мне нужно зайти в клуб. Там тоже танцы. Идем с нами? (тут и далее укр. диалект) Мне так и хочется расшифровать его тирольский выговор в понятную комбинацию слов, увы, в большинстве случаев приходится переспрашивать или догадываться о том, что он пытается донести до моего слуха. Тогда я просто вспоминаю села своей украинской родины и колоритных людей, их населяющих.

– Но если ты хочешь спать, у меня там есть отдельная комната, – внезапно, увидев мою недоуменную и уставшую физиономию, Эдди переходит на хохдойч. Понимаю, что больше не выдержу никаких дискотек.