Петр Альшевский - Оставь компас себе

Книга издана, разумеется, нелегально, но тиражом громадным – на одиннадцати подводах его вывозили. Я видел, поскольку в Чебоксарах, вблизи от меня, печатали.

Я во флигеле две комнаты занимал, а подпольная типография в подвальном помещении основного здания; главные заказчики – марксисты, но с них особо не разживешься, и когда заказ на просветительскую брошюру с порнографией конкурировал, марксистов не долго думая посылали. Без склоки они не удалялись и в нарушение законов конспирации, уже будучи выпровоженными на улицу, выкрикивали раз за разом повторяющееся обещание типографию поменять.

На пятьдесят брошюрок наскребут, и как к уважаемым клиентам к ним относись! у «Приспущенных чулочков» и «Изголодавшегося Витольда» тиражи тысячные, а у «Лошадиного размера» и того пуще!

Снискавшим мировую славу Порфирия Степановича Концевого не назвать, но его книжки расходятся преотлично; поговаривают, он из дворян, но бытоописует он среду мещанскую, аристократических персонажей почти не вводит, «Лошадиный размер», естественно, про то, чем мужчины от женщин отличаются.

Экземплярчик у меня сохранился, и тебе, Катерина, с ним бы ознакомиться. Уразумеешь тогда, какой у некоторых метод карьеру делать. Жен начальников драть, протекции от них получать и по министерской линии вверх заезжать.

Замолви-ка ты, Сергей Николаевича, за твоего подчиненного Степана Петрова, о головастости которого все чаще до меня долетает…

Система существования чиновного люда знакома Концевому весьма поверхностно, но за эпизоды с соблазнениями и проникновениями я, Катерина, тебе ручаюсь. Тут он, следует признать, собаку съел.

Умоляю тебя, Степушка, не загоняй мне в зад, и за это я тебя ртом до окончательного твоего…

С красивыми дамами я в сделки не вступаю.

Ах, я красивая, ох, не может быть…

Ты красивая! За твою красоту ты и страдаешь!

Передернувшая Катерина пробормотала, что «Лошадиный размер» для нее пока чрезмерен, и вновь о мутоте, о Сексте Эмпирике, вы, мужчины, девицам норовите вбурить, а я с девицами переписываюсь, и проживающая в городе девица Самойлова написала мне, что в книжной лавке Расковича он, Секст Эмпирик, в четырех томах предлагается. Кого послать, я найду, но с деньгами у меня худо и придется мне тебя попросить. Не вынь да положь, а тактично, с учетом, что ты трепетно мною любимый…

Любимый? Пожалуй, из поместья время мне выбираться. Она и сейчас вцепиться в меня постарается, а при большем в меня прорастании и вовсе от нее не отвяжешься. Поеду, наверно, в Сызрань, в работу какую-нибудь впрягусь – чтобы Катенька меньше расстраивалась, на Секста Эмпирика я ей дам.

И на какие гроши перебиваться до первой зарплаты буду?

Страшная мысль. Я в Сызрани без копейки и я захворал… сбегая от любви, метнись в направлении, где имеется кто-то, способный тебя поддержать.

На ум приходит лишь Козловка. Но к матери я не поеду – что угодно, но не Козловка! безропотно от чахотки издохнуть – пожалуйста, на Катерине жениться – пускай… она бы за меня с воодушевлением. Исполнить ее заветное желание было бы эффектно. А что, разве очарованием беззаботной жизни я не проникся? Выскрести бы из Катерины насчет ее капитала сведения.

Согбенный под тяжестью мешка с золотом, из банка я шагаю приподнято!

При тетке она приживалкой, но при вступлении в брак ей полагаются горы… мне не стыдно надеяться, что невеста у меня со средствами.

У Катерины выпытываю и ужас берет – глубоко безденежная она девушка. На подобной я не женюсь, позиция у меня непримиримая, кавалер я, снисхождения не знающий, не нужно забывать, что в поместье я попривык и я бы продлил. Чай со сливками на веранде, трехчасовой дневной сон, органично ночной дополняющий, полноценно отдохнувшим проснешься и помыслы мужские, нечистые, с Катериной мы в доме не кувыркаемся, а Елену Владимировну через лакея Филиппа кликнуть вполне пристойным считается.

Иногда она артачится, но я ей говорю, что, ломаясь, вы, Елена Владимировна, посмешище из себя делаете.

Она смотрит на меня остро, слова подбирает жесткие, но ко мне приближается. И ничего она не старуха. Все еще женщина – потрескавшаяся, бывалая, аромата едва распустившейся розы она не источает, но оно и от Катерины не слишком улавливается. Более того – у Катерины и денег нет.

Слезы обиды. Затравленный взгляд. Обида у Катерины на меня, а загнанным зверьком чувствует она себя из-за второго, что вокруг нее крутится – очень надоедливый он ухажер. Ее вспомнил, поглядеть, в кого она выросла, в поместье заявился, в давешние годы вы, Катенька, показались мне милейшим подростком, а нынче вы лебедушка вылитая, и меня никто не разубедит – сыграть с вами свадьбу, знаю, на роду мне написано!

Грязный жандарм. Сорокапятилетняя развалина. На месте бы тебя убил.

Повадившийся к моей девушке Пантелеймон Прихатов и правда из жандармерии. Законным браком ее прельщает, мерзавец! жених он с брюшком и с душком, и Катерине бы его высмеять, но она, похоже, к положительному ответу склоняется. Пытаясь исправить ситуацию, я напираю на сношения – их и было немало, а стало за сутки пять, шесть, параллельно со мной и Прихатов прибавил: я измочаливаю Катерину своей невоздержанностью, зачастивший к нам жандарм Пантелеймон предложениями руки и сердца ей допекает, поэтому у Катерины затравленность, неустойчивость, срывы в обиду, понимающий жизнь Пантелеймон Александрович жениться на мне желает, а ты? в супруги ты меня ни за что? тебе куда заманчивей в грешной связи меня натягивать, но повенчанной с Пантелеймоном Александровичем, я тебя до себя не допущу! С тобой ярких ощущений я вкусила, ну и будет – замуж мне пора.

Обрушила она на меня, омрачила. Пантелеймону передавай, а сам отползай – отвергнутым отбывай, лихом не поминай, крышу над головой вообще-то ей поменять надлежит. К мужу из поместья уедешь, к Пантелеймону своему! А я останусь, с Еленой Владимировной как-нибудь проживу… затоскую я без тебя, Катерина! Ты же у меня девочка белая, ко мне теплая – и жениться не тянет, и Пантелеймону отдавать.

В конечном итоге я сдался. Повел занервничавшую Катерину к Елене Владимировне и важно сказал оной, что ваша племянница и я под венец, как говорится, надумали.

Племянницу Елена Владимировна расцеловала, а меня обняла и не выпускает. Где ее правая рука, Катерина не видит, а она у меня на заднице – надавила и в напряжении подавляемой страсти продержалась немало секунд: чем быстрее я влечение к тебе поборю, шепнула она мне пламенно, тем лучше для нас для всех.