Седьмой - Ключ

В школу я пошла в шесть лет и одиннадцать месяцев. Ездила одна: сначала пешком через пустырь, потом три остановки на метро, наконец еще полчаса через дворы – и вот она, первая учительница Лидия Владимировна. Пару раз по дороге домой за мной увязывались старшие ребята с требованием отдать десять копеек, которые время от времени мама давала мне на мороженое. У входа в метро они обычно сбегали, и только однажды начинающий вымогатель проехал со мной до конечной. Правда, на пустыре слинял: видно, самому надоело плестись за незнакомой первоклашкой… Почему-то эти новые знакомые меня совсем не пугали: я была искренне убеждена, что мальчики никогда не обидят девочку, тем более намного младше их.

На второй год из дворов вокруг школы начали пропадать дети. Созвали экстренное родительское собрание, на котором участковый убедительно просил в течение ближайшего месяца сопровождать детей из школы. Отец в то время работал полдня как раз неподалеку, но мама уже подала на развод, поэтому он сказал просто и честно, не стесняясь моего присутствия: «Ольга теперь твоя проблема, вот и разбирайся как знаешь». Маму с работы не отпустили, мест на школьной продленке уже не было, поэтому мы решили так: после школы я буду бежать со всех ног к метро, ни с кем не разговаривая, а потом от метро – к дому. Так я и делала. Вскоре ко мне присоединилась еще одна девочка, которую тоже некому было провожать. Несколько недель подряд мы брались после уроков за руки и неслись со школьного крыльца в яблоневый садик, а потом мимо девятиэтажки, и через детскую площадку, и на пригорок, и на еще один пригорок, и мимо детсада, и через вторую площадку, и мимо поликлиники – а вот и вход в метро! А потом так же быстро через пустырь домой, где уже «отдыхал» папа.

Изредка Коля поступал настолько дико, что обижаться было просто невозможно – только чистое немое изумление перед невиданной формой сознания.

Как и большинство молодых семей в округе, наша была крайне бедна. В новостройку мы въехали с родительской софой и старым диваном из комнаты бабушки и дедушки (они очень кстати получили открытку на покупку нового). Кухонным столом и стульями долгое время служили картонные коробки, выпрошенные мамой в соседнем мебельном магазине. Поскольку Коля был не только отличным электриком, но и плотником, идея самодельной мебели витала в воздухе. Наконец, через несколько месяцев после новоселья, он поставил в общем тамбуре столярный стол, притащил с завода, где тогда работал, несколько плит ДСП хорошего качества и начал из них выпиливать какие-то детали. Вечером мама спросила, что это будет, но Коля отшутился. Мама шепнула мне, что папа, видимо, решил сделать нам мебель! Впервые за много дней она вынесла ему чай и бутерброды, а утром приготовила общий завтрак. Коля ел и шутил, мама смеялась. К этому времени родители почти перестали общаться, и мне показалось, что теперь всё может наладиться. Работа в тамбуре продолжалась каждый день, и уже стало ясно, что папа выпиливает дверцы и полки. Под столярным столом выросли банки с краской и металлическая фурнитура. Укладывая меня спать, мама мечтала, что папа мастерит не только шкаф в большую комнату, но и стол на кухню, а может – и встроенную кровать для меня, как показывали в фильмах про ГДР! И в один прекрасный день я приду домой и увижу совершенно невозможную красоту! С этого момента, если отец работал в коридоре, я или следила за ним, или сидела в своей комнате, пытаясь представить будущий столярный шедевр в реальном интерьере.

И вот наступил великий день, когда после школы меня встретил чистый тамбур! Идеальный встроенный шкаф шоколадного цвета с серебряными ручками и уголками был готов – но установил его Коля не у нас в квартире, а в общем коридоре, потому что – как тем же вечером объяснил он за ужином на картонной коробке из-под телевизора, – соседям, новым Колиным друзьям, было негде хранить лыжи и велосипеды их детей. А нам такой большой шкаф не нужен – ставить туда нам было нечего.

После истории со шкафом дружба Коли с соседями только окрепла. На первый после переезда Новый год он достал особенно роскошный кремовый торт. Принес его вечером 31ого декабря, поставил перед нами с мамой и гордо открыл крышку. Мама ахнула, вскочила за чашками и тарелками, но Коля ее остановил: «Это соседям, но, если хочешь, могу вам отрезать по кусочку». Мама молча вернула крышку на место и вручила торт обратно Коле. Он так же молча взял коробку и вышел. Дома появился только на следующий день – отсыпаться после встречи Нового года «с ребятами».

Заботливым и даже нежным Коля становился только с «добром», как в деревнях называют имущество. Охранял он свое добро неистово, не жалея сил – от всех реальных и мнимых захватчиков. Жемчужин в Колиной имущественной массе было три: полное собрание «Всемирной библиотеки», приобретенное в начале первого брака; дедова «Волга»; и, наконец, однокомнатная квартира, которая досталась ему после разъезда с мамой. И ни одну из этих жемчужин он не уберег. «Библиотеку», за которую так воевал при разводе, в конце концов продал маме за небольшие деньги. Машины регулярно бил, меняя на всё более старые, пока не попал в самую крупную и последнюю свою аварию, в память о которой Колину голову, как сваренное вкрутую яйцо с трещиной в скорлупе, опоясывал глубокий шрам. Эта авария лишила Колю не только машины, но и остатков глубинного разума. После нее любовь к добру переросла в бессмысленное собирательство по помойкам, которое обезобразило и обесценило его последнюю драгоценность – квартиру.

При такой жадности делать подарки Коля, конечно, не любил. По крайней мере я не получила от него ни одного. Лишь однажды, на мой третий день рождения, Коля принес домой радиоуправляемую модель танка. По меркам нашей семьи она стоила слишком дорого даже для взрослого, так что мой праздник был только предлогом. Соблюдая сценарий, Коля не без внутреннего сопротивления поставил танк к моим ногам и отдал пульт. Но едва машина дернулась, повинуясь моему пальцу на кнопке, отец взревел от негодования на «небрежное» обращение с ценной игрушкой и изъял ее в соседнюю комнату – «для наладки». Танк пропал на несколько дней, а потом безнадежно сломался и потерял Колино покровительство – я поняла это, когда из помойного ведра, куда собиралась кинуть яблочный огрызок, на меня вдруг вытаращилась зеленая пластмассовая пушка.

Так что на память о Коле у меня нет ничего, кроме двух фотографий. Первая сделана на лестничной площадке перед моей первой съемной квартирой. Коля стоит у мусоропровода, в черном стекле за его спиной отражается мертвенный казенный светильник. Правой рукой он опирается о раму окна, левой подносит к губам дымящую сигарету. Глаза прищурены, взгляд серьезный, оценивающий. Вторая – большая студийная фотография восьмилетнего Коли в форме ученика начальной школы. Она досталась мне вместе с массивными настенными часами, когда тетя затеяла капитальную переделку квартиры на Красном маяке. Мальчик Коля сидит в пол-оборота, чуть опустив плечи. Он еще не знает, сколько чужих судеб испортит и как страшно поломает свою собственную, и просто смотрит в камеру, без улыбки, чуть приподняв одну бровь, – то ли в осторожном интересе, то ли из-за врожденной асимметрии лица…