Седьмой - Ключ

Странно, что именно этот слабый человек оказался моим Первым Пассажиром, хотя осознала это я только после его безвозвратного ухода. Но, может быть, только таким и бывает Первый Пассажир? Может быть, его единственное предназначение в том, чтобы открыть Проводнику собственный Путь?

Когда выходишь из воздушного океана на сушу, в спутанный лес человеческой жизни, приходится учиться не только ходить, но и плавать – по многочисленным рекам и болотцам, которыми так обилен этот край. А все реки очень разные: то быстрые и холодные; то вялые и теплые; а иногда такие неподвижные, что течение можно угадать лишь по медленным паровозикам зеленой ряски. Но всегда опасные, если не знать брода. Думаю, на берегах людских рек я провела много больше магических «десяти тысяч часов» 5 5 Формулу «десяти тысяч часов» описал Мальком Гладуэлл в книге «Гении и аутсайдеры. Почему одним все, а другим ничего?». Ее суть в том, что мастерства на грани гениальности может достичь практически любой человек при условии не менее десяти тысяч часов тренировок в выбранной области. , потому что уже годам к семи научилась оценивать не только ширину и скорость потока, но и рельеф дна и состав речной живности – другими словами, понимала не только мотивы поступков конкретного человека, но и фундаментальные особенности его личности, эти мотивы сформировавшие.

Дети были самыми непредсказуемыми, поэтому я предпочитала держаться от них на максимальном расстоянии. Со взрослыми так не получалось, потому что обойтись без них было невозможно – но зато их реки текли по давно устроенным руслам, и рано или поздно расшифровать удавалось любую из них. К сожалению, при внешней невозмутимости некоторые из них таили опасные водовороты, – и, однажды утратив бдительность, мне пришлось испытать их ледяную хватку в полной мере.

Это случилось в самом начале второго класса. В один из дней я не спеша брела после уроков через пустырь к дому. Заходя из арки во двор, боковым зрением заметила невысокого мужчину в сером плаще метрах в двадцати позади меня. Безмятежно вошла в подъезд (за мной привычно лязгнула дверь), поскакала по лестнице на наш второй этаж. Когда прошла первый пролет, подъездная дверь лязгнула снова. Я почему-то подумала, что вошел тот самый мужчина, и мое сердце неприятно ёкнуло. Я ускорила шаг, шмыгнула на лестничную площадку и подошла к двери в общий тамбур. В это время дня на нашем этаже никого не было – я знала это точно. В поисках ключа я поспешно сунула руку в ранец, но тут дверь на лестничную площадку бесшумно отворилась и из-за нее выскользнул тот самый мужчина в сером плаще.

Мне до сих пор трудно вспоминать это.

У него было невыразительное, немного жалобное лицо. Он быстро подошел ко мне странными семенящими шагами и остановился почти вплотную. «Привет, – прошептал срывающимся голосом, – Ты такая хорошенькая девочка. Хочешь потрогать?» и опустил взгляд вниз, застенчиво усмехаясь. Я быстро взглянула. Свитер в катышках был заправлен в коричневые брюки с расстегнутой ширинкой, из которой свисало что-то темное и морщинистое. Ничего больше я разглядеть не успела, потому что тут же подняла глаза обратно на его лицо. Терпеть не могу отводить взгляд от того, кто кидает палку 6 6 Собака смотрит на палку, а лев на того, кто ее кинул. (греческая поговорка) , тем более настолько буквально (простите за пошлый каламбур). Незнакомец прохрипел, облизнув губы: «Ну давай…» Мне показалось, что он взял меня за руку, но я не почувствовала его прикосновения, потому что всё мое внимание было сосредоточено на грязном и вязком потоке его личности, в котором мне предстояло утонуть, как неоперившемуся птенцу – в липкой луже…

Зрачки мужчины в сером были так расширены, что от радужки остался только тонкий бледный ободок. Его пронзительный взгляд давил на переносицу, втекал в легкие, как поток черного мазута. Когда от невозможности вздохнуть начало темнеть в глазах, мои еще слабые крылья вдруг хлопнули, и я выскочила из тела к потолку – и зависла там невидимой живой камерой. Отсюда мне стало хорошо видно, чего боится этот невысокий мужчина с приспущенными штанами, чуть согнувшийся перед окаменевшей девочкой в школьной форме: ей надо было всего лишь поднять руку и нажать на тот звонок, что затрещит особенно громко, – и тогда безумец уйдет. Девочка услышала и выполнила.

Едва раздалась хриплая трель, мужчина охнул, подхватил штаны и выскочил на лестницу. Пузырь под потолком тут же схлопнулся, и я вернулась в девочку перед тамбурной дверью: точным движением выхватила ключ, отперла дверь, захлопнула; пробежала несколько шагов до квартиры, так же четко отперла вторую дверь, вошла, захлопнула и ее. А потом села на коврик и оцепенела, как бабочка на морозе. Время и сознание вернулись ко мне, лишь когда в двери начал поворачиваться ключ – с работы пришла мама. На улице было уже темно. Я всё рассказала, и мама сразу отвела меня в опорный пункт милиции в соседнем доме. Там я дала совершенно бессмысленые, даже на собственный детский взгляд, показания: я не запомнила ничего, кроме светлых глаз и темных брюк. Даже оттенок волос не смогла назвать. Дежурный всё это сочувственно записал, но сразу предупредил, что найти кого-то по такому описанию будет невозможно.

Этот случай стал хорошим уроком, но ровно через двадцать лет мне пришлось пройти через нечто подобное еще раз. В ту осень у бабушки случился первый инсульт. После работы я навестила ее в больнице и вышла оттуда только в девять вечера. Стояла поздняя осень – дождливая, холодная, но всё еще с редкими желтыми листьями в лужах. Я прошла по пустынному больничному парку к шоссе и стала голосовать – в те годы по Москве передвигались в основном так. Затормозила чистенькая «шестерка», за рулем – мужчина лет 40—45. Я села в машину и, едва мы тронулись с места, почувствовала страшную опасность – как будто ощутила на дне давно высохшего русла вибрацию приближающегося селевого потока. Осторожно скользнула по водителю краем глаза. Это было крупное тело с большой лысеющей головой и теми неприятно размытыми чертами лица, которые свойственны маньякам и насильникам; в осенних сумерках я разглядела всё это только внутри машины. Скрывая волнение, отвернулась к окну и сразу почувствовала его плотный взгляд на шее, запястьях и волосах. Его мысли тыкались в мое тело, как огромные серые рыбы с тупыми рылами, и я отлично слышала всю ту смакующую мерзость, что он думал обо мне. Но колебался: что-то в моем излучении останавливало его, сбивало с толку. Маньяки и сумасшедшие ведь очень интуитивны. К сожалению, этот оказался мощный и жадный, поэтому так просто оставить меня не мог.