Петр Альшевский - Барабаны летают в огне

Зубами она клацает, хвостом будто резцом вертит, Ликомед Орифаонис ее в обхват и от палубы отрывает.

Команда восторженно млеет.

Макровий Валлос бурчит, что капитан у нас теперь с детенышем.

Что на руки взял, то и взял, сказал ему Ликомед. Держу и не надеюсь, что завтрашний день мне нечто большее принесет.

На тупо глядящую акулу, на ГОРДО ВЗИРАЮЩЕГО КАПИТАНА, да чего там на них смотреть. Схожу помыться. И голову.

Макровий Валлос мыл голову шампунем «Пафосский пивной».

Распушить дрожжами клочковатые кудри. Сойти на берег предельно для себя привлекательным.

Вдогонку Макровию Валлосу женщины с вожделением не ахают – по многим чертам он страшен, при каждом столкновении со своим отражением Макровия разочарование ждет, касательно женского интереса он живет впроголодь и на земле бы ему без просыпа спать, но он, разумеется не рассчитывая на легкий успех, за дамами волочится.

Эй, малышка, ты…

Обращаться ко мне я тебе, Валлос, запретила.

Оргазм, промолвил Валлос.

У кого?

ОРГАЗМ ПОНИМАНИЯ.

Как бы он тебя в петлю не закинул. А откуда у тебя, Макровий, такие синяки?

Что мне какая-то синева, когда мой облик и свернутая челюсть не испортит! Меня поколотили, но бодрость духа я стараюсь не терять.

Синяки у тебя и на руках. Словно бы ты вырывался. Женщина удерживала?

Брат Кустериос.

Церковный брат?

Есть сестра Кустериос и брат Кустериос. Ее брат. Я-то с ней вокруг да около ходил, а он меня сразу хватать начал.

Свет они не включали, но и стемнело же еще не полностью – прямого повода домысливать, что его сестра и этот некрасивый мужчина изготовились посношаться, у Памфила Кустериоса не было.

Они стояли у подоконника, Макровий Валлос мял пальцами ее пухлое плечо, обладай он одуряющей верой в себя, он бы потрогал женщину посимпатичней, но мысля без подкидывающих перегибов, Валлос ухватился за реально доступное и поступательно вел процесс к кровати.

Девушка она зашоренная, думал он, на разнузданные сексуальные игры она не пойдет, по-простому нагнуться, полагаю, должна.

Макровий Валлос с ней соприкасается, очки набирает, термоядерное натягивание близилось, кашляющий, возможно ТУБЕРКУЛЕЗНЫЙ БРАТ с порога кинулся их разъединять; оторвав Валлоса от сестры, он, уже не опасаясь ее зацепить, замахал кулаками, но Макровий не рухнул, осыпаемый Макровий Валлос прорвался к выходу; рука схватила дверную ручку, Памфил Кустериос схватил руку, без отмашки локтем Валлос бы руку не выдернул.

Подбитый в переносицу Памфил, опрокинувшись на спину, утих.

Богиня любви Афродита.

Вероятно, она, обидевшись за вторжение на территорию любви, весомости удару прибавила.

А я готов на зажигалке любую шалаву ей предпочесть.

Я чего-то ЗАПЛУТАЛ…

Что с моим братом? – крикнула Гермиона.

Я его вырубил, промолвил Макровий. Минут двадцать он нашему сексу точно помехой не будет.

Ты за кого же меня… мой брат в глубочайшем и неясном по последствиям отрубе, а мне, когда я настолько растроена, сексом с тобой занимайся?!

Сверху скакать куража не достает – уступи мне пассивно.

Ах ты, кобель непоколебимый… долой! С глаз моих долой!

К расставанию привело не локтевое срубание: неверно подобранные после него слова.

Женщины утонченнее мужчин, но подобная восприимчивость Гермионы к обездвиживанию ее брата была для Макровия новостью.

Новостью, ПОХОЖЕЙ НА ГЕРМИОНУ.

Ужасающе неприятной новостью.

С Гермионой у Валлоса не срастается, а рост в штанах шел отменно, и хоть оборвался, его отзвуки, раздергивая, производят в Валлосе опустошение, привязанное к прекращению только женщиной.

Не бесчувственной. Не вырубленной им для дальнейшего овладения способом, с Кустериосом примененным.

Что-либо дурное, направленное на введение женщины в бессознательность, Валлос не сделает. Душу он сохранит в чистоте, но ощущением, что скверну он превозмог, ему не насытиться.

Вечеринка, гульба, пьяные сношения – это бы ему было в корм, и приглашение туда Макровий бы не отверг, однако распорядители бойких тусовок проживание у них под боком Макровия Валлоса не учитывают.

Ожидания у него не завышенные, он бы и кабельщика-спайщика Николоподиса посетил – и Макровий к нему пойдет.

В прошлый раз он видел у Николоподиса трех женщин и с длинной Лавинией пил из одного бокала вино: НАБРАЛАСЬ ОНА ДЖИНОМ, но затем на белое сухое перешла.

После проявленного к ней Валлосом внимания ей захотелось показаться приличной и, к его досаде, неприступной. Его потянувшиеся к ней руки она грубо от себя отбросила, но в беседу с ним вошла.

Валлос курил, и она у него спросила, почему он выпускает дым не в нее.

А надо в тебя? – переспросил Макровий.

Если ты ничего не скрываешь, сказала она, выдувай пожалуйста мимо. У тебя в сигарете табак?

Чем они набивают «Уинстон», я не исследовал, но у меня «Уинстон».

Не марихуана? Ты пускаешь струю В ОБХОД МЕНЯ не потому что у тебе марихуана?

А марихуану мне… кури я ее… тебе в глаза ею дымить?

Я бы приняла ее в нос. Ее запах мне незнаком, но баловавшиеся ею мне клялись, что кайф от нее настоящий, и я бы им сейчас мое опьянение… мое легкое опьянение дополнила.

А кайф от рьяного секса тебя не устроит? – осторожно осведомился Валлос.

Под Николоподиса я бы легла… от секса с тобой в стороне я останусь.

Привстав и, не разгибаясь, уплетясь к столу с напитками – от Валлоса она отдалилась, и его стал преследовать образ Евареста Николоподиса, раздирающего на подходящих к нему женщинах джинсы и словно бы работник на конвейере им втыкающего, взахлеб всеми пронзенными хвалимого, к притоптывающему в сольном танце Николоподису уязвленный Макровий Валлос подкатился с занесенной над головой пивной бутылкой. ЗАЗУБРЕННЫМ ЖЕЛЕЗНЫМ КОЛЕСОМ на него наехал. Решительно не дав Николоподису дотанцевать, Макровий Валлос оказался для компании неугодным.

Выкидывать из квартиры устрашились, но взглядами показывали – убирайся.

Макровий Валлос замялся, призыву поддался, снаружи он почувствовал полное одиночество.

Оно – порождение вечности, инструмент угнетения, под терзающую Валлоса мощь его пессимистического звучания он лавирует между идущими по Макариос авеню влюбленными парочками и он бы ту бы, ту бы, все женщины для него возбудительницы, но она…