Мстислав Цявловский - Книга воспоминаний о Пушкине

В другой раз в Смоленске, под‘ехав на извозчике к одному знакомому дому, Глинка слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошёл по лестнице. Когда он вышел из дому, ни сюртука, ни извозчика не было. Он отправился в полицию, чтобы об‘явить о пропаже. «Извольте, говорят ему, взять в казначействе гербовой лист в 50 к., и мы напишем об‘явление». — Как, у меня украли, да я ещё и деньги должен платить? возразил Глинка и прямо отсюда пошёл на биржу, где стоят извозчики; посмотрел — вора не было. «Послушайте, братцы, сказал он им; вот что со мною случилось, вот приметы вашего товарища, найдите мой сюртук; я живу там-то, зовут меня Сергей Николаевич Глинка». — Знаем, знаем, батюшка! закричали извозчики. На другой день сюртук был найден и вор приведён. Глинка сделал приличное наставление виновному, надел сюртук и отправился в полицию. «Извольте видеть, сказал он с довольным видом: полтины не платил, просьбы не писал, а сюртук на мне; а я не полицмейстер!»

После того он скоро уехал из нашей стороны, но иногда писал ко мне. Последнее его письмо оканчивалось этими стихами:

Под конец жизни Сергей Николаевич ослеп и умер в преклонных летах.

Сообщение известного учёного Мих. Алдр. Максимовича (1804—1873) о соавторстве Пушкина в эпиграмме Баратынского, приводимое в заметке В. Науменкова «По поводу двух эпиграмм Пушкина на Ф. Булгарина» [467](«Вестник Европы», 1887 г, кн. 5, стр. 408—410), весьма любопытно. Это не единственный случай совместного авторства с Баратынским. В 1827 г. Пушкин с ним сочинил эпиграмму на кн. Шаликова «Князь Шаликов газетчик наш печальный».

Бесспорно, — не составляет ничего существенного для главного дела вопрос: правильно или неправильно приписываются совсем сравнительно ничтожные, и по об‘ёму, и по содержанию, произведения такому писателю, слава которого сложилась на основании многих капитальных его творений, но музе которого, как известно, не чуждо было творчество и в другой области поэзии, к которой относятся эти литературные мелочи. Хотя всё это и так, однако уже одно имя великого поэта требует самого тщательного исследования, до мелочей, всего, что относится к нему. В виду появившихся уже и появляющихся чуть не с каждым днём новых изданий полного собрания сочинений Пушкина, а также в виду некоторых новых данных, имеющихся у меня под руками, считаю уместным вновь затронуть вопрос о двух мелких произведениях, приписывавшихся нашему великому поэту и дававших не раз повод сомневаться в том, кто был истинный автор их.

В «Деннице», альманахе на 1831 г., издававшемся М. Максимовичем [468]в Москве, были помещены две эпиграммы, пущенные по адресу Булгарина. Одна из них:

Другая:

Обе эти эпиграммы приписывались, почти безусловно, Пушкину; по крайней мере в прежних изданиях его сочинений они постоянно помещались, при чём — в некоторых — с оговорками. Так, в издании 1857 г. при второй из них в примечании было сказано, что она приписывается и Баратынскому, но всего вероятнее, что мысль эпиграммы принадлежит обоим авторам (т. 7-й, стр. 107); в издании 1880 г. под редакцией г. Ефремова, сказано почти то же, а именно, что обе они приписываются и Баратынскому, но, может быть, написаны сообща (т. 2, стр. 439). Просматривая теперь новые издания, мы в одних встречаемся с ними, как, например, в издании В. Комарова, под редакцией г. Ефремова (т. 2, стр. 324), в других — нет, напр., в издании «Общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным», под редакцией г. Морозова; причём в этом последнем сказано: «Баратынского же, а не Пушкина следует считать и автором эпиграмм: „Не то беда, Авдей Флюгарин“ и „Поверьте мне — Фиглярин моралист“» (т. 2-й стр. 91-я). Обращаемся, наконец, к Puschkinan'e известного нашего труженика по библиографии — там находим обе эти эпиграммы в числе сочинений Пушкина (стр. 114-я, №№ 1838 и 1839).

Разбирая теперь рукописи покойного М. А. Максимовича, я нашёл листок с библиографическими заметками писанный его рукою в конце 1857 года; этот листок даёт возможность точно разрешить указанное сомнение, так как Максимович там положительно определяет, кто авторы этих эпиграмм, и приводит некоторые частности, не оставляющие никаких дальнейших сомнений. Привожу подлинные слова г. Максимовича из этих заметок:

«На 107-й странице седьмого тома сочинений Пушкина (говорится об издании г. Анненкова 1855—57 гг.) помещены две эпиграммы, которые были напечатаны в „Деннице“ на 1831 год. К одной из них сделано примечание, что она „приписывается и Баратынскому, но всего вероятнее, что мысль эпиграммы принадлежит обоим авторам“. Как издатель „Денницы“, я скажу с достоверностью, что Пушкину принадлежит только одна из тех двух эпиграмм („Не то беда, Авдей Флюгарин“). Другая подлежит исключению из сочинений Пушкина: её сочинил Баратынский ещё до приезда Пушкина в Москву и написал её мне своеручно в таком виде:

Последний же стих читался так:

Пушкин, по приезде в Москву, любовался этою эпиграммою; рукою властною он зачеркнул в последнем стихе: может быть, и написал: кажется. С этою переменой и напечатан в „Деннице“ последний стих:

Вот всё, что принадлежит Пушкину в эпиграмме Баратынского!»

В. Науменко.

Киев.

Кто такой «Б…………, Н. А.», автор «Воспоминания о Пушкине», напечатанного в газете «Весть», (1864 г. № 45 от 8 ноября, стр. 4—5) нам неизвестно. Конечно воспроизведение им слов Пушкина через тридцать лет, вероятно, весьма и весьма приблизительно. В конечном счёте достоверна, надо думать, только лишь тема разговора.

Я был очень молод и готовился ко вступлению в университет, когда познакомился с Пушкиным случайно, хотя он был мне сродни. Однажды, вечером, сидел я у кн. О…… [471] — Пришёл Пушкин. Хозяин обратил его внимание на меня, сказав, что печатаются первые мои словесные опыты; — что они переводные; но что я стараюсь избегать употребления иностранных слов, заменяя их — с грехом пополам — русскими. Пушкин похвалил меня; но прибавил, что, в подобном стремлении, надо быть очень осторожным. Помолчав немного, он продолжал так: