Анатолий Воронин - Москва, 1941

Общая схема расположения московских рабочих дивизий вокруг Москвы. Сейчас это территория столицы.(ЦАМО)

Схема обороны западной группы, в которую входят рабочие батальоны районов Москвы и Подмосковья, вскоре она станет 5-й Московской стрелковой дивизией.(ЦАМО)

19 января 1942 года дивизия переформирована в 155-ю стрелковую.

5-я Московская стрелковая дивизия не сразу получила свое наименование. Вначале истребительные батальоны Дзержинского, Краснопресненского, Кировского, Ростокинского, Ленинградского, Пролетарского, Первомайского, Свердловского, Октябрьского, Тимирязевского и Железнодорожного районов Москвы, а также Ухтомского и Лотошинского районов Московской области были сведены в три истребительных полка. 17 октября 1941 года они были переданы в оперативное подчинение командованию 3-го боевого участка, который находился на юго-западе от Москвы. Их позиции находились на высоком берегу реки Очаковка и дальше на юг, в Теплостанском лесопарке, где до сих пор сохранились окопы, блиндажи и пулеметные колпаки. Там же находится памятный знак: «Отсюда начала свой путь на Берлин 5-я Московская (впоследствии 158-я) стрелковая дивизия» .

28 октября 1941 года эти полки были сведены во 2-ю стрелковую бригаду московских рабочих, которая 14 ноября была переформирована в 5-ю Московскую стрелковую дивизию. А 19 января, как и другие Московские дивизии, она была переименована в 158-ю стрелковую дивизию.

О том, как формировалась 3-я Московская коммунистическая дивизия, летом 1943 года вспоминал командир Бауманского рабочего батальона Герман Иосифович Паппель. «Паппель был худощавый высокий эстонец лет где-то 40–50, умный и требовательный командир, суровый и строгий, неразговорчивый, абсолютный трезвенник, некурящий и ко всему прочему прекрасный ходок» , – так вспоминал о нем Лев Никитич Пушкарев, тогдашний студент МГПИ им. К. Либкнехта, а после войны сотрудник ИРИ РАН, доктор исторических наук. К октябрю 1941 года Паппель работал в НКПС заместителем начальника Всесоюзной конторы стройводпневматики по политической части, был командиром батальона запаса – участвовал в польской кампании. По какой-то причине его ранее не призывали в армию, но в октябре 1941 года настал и его черед.

Схема минирования, расположения «бутылочных полей» и противотанковых собак в районе Конькова, Тропарева и Очакова.(ЦАМО)

«14 числа утром часов в 11 меня вызвал к себе секретарь партийной организации нашего Трансводстроя, где я работал в то время, тов. Платонов. …Там сидели секретарь партийной организации тов. Платонов, начальник треста тов. Полещук. Это было в доме 6/А в Басманном тупике. Сидят они и все молчат, никто ничего не говорит. Я почувствовал по их лицам, что они не хотели сразу мне что-то сказать. И я им сказал: “Не беспокойтесь, говорите прямо, что надо идти в армию. Ну и хорошо, и пойду”. Тогда Платонов достает список, который был у него заготовлен, там было моя фамилия первая, затем был Яковлев инженер и еще один шофер. Я был назначен старшим в этой группе из 3-х человек» .

То же самое повторилось и в Бауманском райкоме: «Я вошел, начинают мне рассказывать, что надо столицу защищать. Значит тоже издалека начали этот рассказ. Я говорю: “что же, давайте воевать”. Буквально за сутки был сформирован штаб батальона, подобраны помещения в районе для размещения людей. Одним из них стало здание школы на Большой почтовой 20, куда стали собираться добровольцы.

Это были одни из самых тяжелых дней для Москвы. В городе была паника (подробнее о ней мы расскажем дальше) и жители города очень резко разделились на тех, кто готов был защищать столицу до последней капли крови, кто всеми правдами и неправдами стремился уехать на восток, и кто ждал прихода немцев, рассчитывая, что жизнь в оккупации не будет хуже, чем при “советах”».

«Физкультурный зал у нас был отведен для распределения людей по специальностям: пехотинцы, пулеметчики, минометчики и т. д. Тов. Розов распределял людей по группам, занимался с ними, потом находил какого-нибудь командира. Между прочим, приходило много командиров, но они скрывали, что они командиры и записывались рядовыми, приходили инженеры, которые были командирами запаса, но они тоже скрывали это. Но мы их все-таки находили, потому что было видно по выправке, по тому, как они ходят в строю».

«15-го вечером ко мне пришла группа сандружинниц РОКК’овских [51] в 48 человек. Приходят и докладывают, что явились в Ваше распоряжение. Я говорю: “Что я буду с ними делать, я никогда не воевал с женщинами”. Потом меня начали уговаривать, что нужны будут санитарки, что они пригодятся. Их выстроили в коридоре, они уже немного были обучены, хорошо поздоровались со мной. Я задал им несколько вопросов. Старался разъяснить им на первых порах, чтобы отсеять трусов, малодушных, рассказал, какая жестокая война, какие бывают страшные вещи и потом спросил, может быть кому это не нравится, кто-нибудь раздумает, пожалуйста, выходите из строя, потому что потом это будет трудно сделать. Но ни одна не вышла из строя, а потом оказалось, что было 2–3 девушки, которые колебались, но выйти побоялись из-за подруг. Я потом с ними потолковал отдельно, и они ушли незаметно. И так эти сандружинницы остались у меня».

После этого, в батальон потянулись студентки и из других вузов, даже из училища Большого театра. «Направляют ко мне с запиской председатель Осоавиахима Липаеву Веру, пулеметчицу. Она работала на заводе авторемонта, а в Осоавиахиме она была активисткой-пулеметчицей. Худенькая, невысокого роста девушка. Проверили ее знания. Она, оказывается, знала станковый пулемет Максима на отлично, материальную часть прекрасно знает и ручной пулемет Дегтярева хорошо знает. Она создала целый пулеметный расчет девушек». Пришли в батальон и «бабушки» 45–47 лет, вместе с детьми, студентами и школьниками. Это был действительно патриотический порыв. «Этих людей никто не направлял, они приходили сами добровольцами» . Как сказала врач с 20-летним стажем А. Л. Лисневич: «Я буду лечить раненых, я не на должность пришла воевать» .

Непросто было с вооружением. «16 и 17 числа нам привезли пулеметы. Через военный отдел райкома партии получили указание, и тов. Булгаков привез пулеметы. Они были упакованы в ящиках, сказали, что все нормально. Но оказалось, что корпуса были от одной системы, каток или колеса от другой, и когда мы их начали собирать в тот же день, то они не сходились, отверстия не совпадали. И вот перед нами встала задача. Пришли ко мне и рассказывают, они сначала боялись мне рассказать, я сам пошел посмотреть и спрашиваю: что же ты мне не говоришь, ведь не подходят. Я пришел и рассказал об этом Ладыгину, своему адъютанту, тот был специалист инженер, он пошел на завод в ЦИАМИ, договорился там. Я сказал, чтобы к утру пулеметы были подобраны, что хотите делайте, найдите рабочих, заставьте работать всю ночь и т. д., только пулеметы чтобы были сделаны. И в 6 час. утра привезли пулеметы собранные. Я лично проверил, все пулеметы работают». Паппель посчитал, что это «было вредительство, что на складе лежало такое подготовленное оружие, и это было умышленно сделано рукой врага, чтобы сорвать оборону Москвы. Я не знаю, нашли этих людей или нет, но мы вышли из положения и оружие было исправлено» .