Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Противостоять этим неблагоприятным поворотам политической фортуны фельдмаршал пытался, в том числе, и с помощью тщательно организованных церемоний, демонстрирующих одновременно и его достижения, и благоволение к нему императрицы. В начале мая 1733 года Кадетский корпус готовился к высочайшему смотру. В этот момент «кредит» Миниха при дворе как раз шел на убыль, так что неудивительно, что фельдмаршал лично приехал в училище поочередно «смотреть» роты. Увы, 2 июля стало известно, что государыня «соизволила смотрением кадетский корпус отложить до другова времяни»: еще один публичный удар по престижу Миниха, наглядное проявление его падающего влияния при дворе. Но не все было потеряно: месяц спустя, 4 июля, в корпус пришел приказ Миниха «ежедневно быть в готовности к смотру» 618.

И действительно, как сообщали в середине июля «Санкт-Петербургские ведомости», корпус в полном составе и «в полном мундире с так нарядным порядком и с толикою исправностию <���…> военныя екзерциции с пальбою из ружья чинил, что всяк тому дивиться принужден был». Газета специально подчеркивала, что экзерциции чинились «по прусскому обыкновению» 619. В следующий раз кадеты предстали перед императрицей 1 июля 1734 года, как раз на следующий день после получения в столице новостей о взятии Минихом Данцига: сообщения об этой победе мы находим в «Ведомостях» в одном номере с известием о кадетском параде 620. Корпус демонстрировал свою выучку перед дворцом вслед за Астраханским и Ингерманландским полками. Начиная с этого года кадеты регулярно участвуют в ежегодных осенних смотрах: обычно они представляются императрице сразу после гвардии, но перед наиболее престижными полевыми полками. Сообщая об одном из парадов, газета уверяла читателей, что за свою отличную выучку «от многих тысяч жителей кадеты получили похвалу»; отмечалось, что корпус маршировал с «великою исправностию» и «к особливому веселению» государыни. По окончании смотра офицеры были «трактованы» во дворце, а кадеты – на лугу перед дворцом, куда им высылали несколько бутылок виноградных вин. Разумеется, парады использовались подобным образом не только Минихом. В 1736 году, например, жители столицы могли узнать из публикации в «Ведомостях», что Конную гвардию образцово провел в парадном строю перед императрицей герцог Петр, сын Бирона, а в 1734 году усилия Воинской морской комиссии по разработке новых уставов завершились парадом Морского полка, призванного показать эти уставы в деле 621.

Хотя успешные демонстрации и помогали, вероятно, повысить престиж корпуса и его легитимность в глазах элиты, предложение о расширении штата до 480 кадет не получило никакого движения. Более того, как раз в 1733 году, в разгар придворных неприятностей Миниха, появляется альтернативное предложение о реорганизации корпуса, составленное не фельдмаршалом или его сотрудниками, а наоборот его оппонентом – В. Н. Татищевым. При каких именно обстоятельствах был создан этот документ, неясно, но примечательно, что обнаружен он был историками среди бумаг Бирона, причем в двух версиях, русской и немецкой: последняя наверняка была приготовлена специально для германоязычного фаворита 622. Предложения эти предусматривали реорганизацию всех существующих училищ и создание гораздо более широкой сети школ 623. Причем, если Миниху удалось добиться увеличения финансирования Кадетского корпуса, то Татищев пытался сделать проект привлекательным, обещая, наоборот, снизить расходы на одного человека и за счет этого увеличить число учеников – обещание, которое являлось, таким образом, прямым выпадом против фельдмаршала 624.

Согласно подсчетам Татищева, в этот период казна тратила на различные образовательные инициативы, начиная с Кадетского корпуса и заканчивая обучением ремеслам, 160 000 рублей в год при общей численности обучаемых в 1850 человек (эти цифры не учитывали всевозможные школы в провинциях, такие как гарнизонные, цифирные, адмиралтейские). Его же план, якобы, позволил бы обучать 21 000 человек при ежегодных расходах всего в 110 000 рублей. В частности, штат Кадетского корпуса должен был вырасти на треть, до 500 человек, а его бюджет, наоборот, сократиться на треть, до 48 000 рублей: таким образом, расходы на одного обучающегося уменьшились бы вдвое, со 180 до 96 рублей в год. При этом, однако, Татищев предлагал потратить единовременно 10 000 рублей на привлечение из-за границы учителей, а также выделять по 4000 рублей в год на особую академию, создаваемую «для исправления языка, сочинения потребных книг и для переводов». Кроме того, несмотря на заявленный им курс на экономию, он считал необходимым тратить 12 000 в год на «управление и надзирание» за школами. Неясно, предполагалось ли тем самым создание какого-то нового специального ведомства, но трудно себе представить, что Татищев писал эти строки, не видя себя во главе задуманной им реформы. И в самом деле, примерно в это же самое время в своем «Разговоре» он предлагал создать «особливое собрание или коллег[ию] <���…> которая б всегда на все училища <���…> внятное надзирание на их порядки и поступки, а ко исправлению и лучшему учреждению власть имела», а во главе школьного дела поставить человека, который мог бы продемонстрировать «довольное искусство в науках, а наипаче ревностное радение о пользе отечества» 625.

Татищев и не думал скрывать, конечно, что его образовательные проекты были теснейшим образом переплетены с перипетиями придворной политики. Как он уверял полтора десятилетия спустя, императрица отнеслась к предложениям Татищева благожелательно, но это вызвало зависть со стороны его соперников при дворе: «хотя Ее Величество милостивно с благодарением изволила принять, но злостию немцов не токмо то опровергнуто, но я в Сибирь под видом милости или пользы заводов отлучен» 626. Под «отлучением» Татищев имел в виду свое назначение в марте 1734 года начальником уральских горных заводов. Не секрет, впрочем, что назначению этому предшествовал конфликт Татищева с его непосредственным начальником и сыном канцлера М. Г. Головкиным. Кроме того, Татищев попал под следствие по делу о взятках, которые он, судя по всему, действительно получал в ходе проходившей под его руководством масштабной операции по вымениванию старых, порченых денег на монеты нового образца 627. Все это помогает понять, почему Татищеву именно в тот момент так важно было получить одобрение императрицы – в том числе, и путем подготовки прожектов и предложений – и почему, несмотря на его антинемецкую риторику, ему так же важно было заручиться благоволением Бирона, среди прочего поставляя ему критические замечания о деятельности Миниха. Учитывая серьезность выдвигавшихся против него обвинений, «отлучение» на Урал следует считать крайне благоприятным для Татищева исходом. И неслучайно в своих письмах к Бирону, написанных несколько лет спустя уже из Екатеринбурга, Татищев пространно благодарит фаворита за милости, оказанные ему ранее в Санкт-Петербурге, и посылает в подарок «золотое яблоко» и другие диковинки, извлеченные из древних курганов 628.