Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Именные указы и устав дополнялись также внутренними регламентами, которые конкретизировали общие призывы к «надзиранию», предлагая весьма развитый для того времени набор административных инструментов. Внутри корпуса сами кадеты должны были участвовать в «надзирании» друг за другом. Каждая кадетская «камора», например, имела своего старосту. В июле 1732 года Люберас приказал, чтобы кадет отпускали в город не по одному, а только группами, «человека по два или по три или сколько случится, из которых одному приказывать над ними иметь смотрение, чтобы поступали учтиво и порядочно, и ходили б всегда вместе, а не порознь» 639. Разработанные в корпусе на удивление детальные документы должны были регулировать самые разные стороны повседневной жизни кадетов: существовали, например, «Пункты, по которым в большом зале, где кадеты обедают, поступать надлежит» и специальный «Регламент», в котором предписывалось, как вести себя в классе, как входить и выходить из него и так далее 640. Учителя должны были подавать ежемесячные рапорты об успехах каждого кадета, а ротные офицеры – об их поведении. Все эти материалы должны были ложиться в основу «генеральных экзаменов», которые регулярно устраивались в корпусе, – еще одно педагогическое новшество 1730-х годов. Более того, дисциплинированию подлежали не только кадеты, но и сами учителя. Оказывается, среди них встречались и лентяи, которые настолько забывали свою должность, что тратили учебное время на неуместные разговоры – не говоря уже о прогулах занятий. В 1736 году было установлено, что если учителю необходимо пропустить класс, он обязан заранее предупредить обер-профессора; в противном случае его ожидал штраф. Обер-профессор, в свою очередь, должен был каждые четыре месяца представлять доклады об усердии каждого учителя 641.

Конечно, следует помнить, насколько далека была эта дисциплинарная утопия от реальности, особенно в первые годы существования корпуса. Вновь и вновь повторяющиеся приказы отражают, например, фрустрацию директора, неспособного добиться простейших, как может показаться сегодняшнему читателю, вещей – например, чтобы побудку в корпусе играли точно в назначенное время 642. Даже офицеры корпуса позволяли себе без спроса отлучаться с дежурства – что уж говорить о кадетах. Документы за 1744 год, например, перечисляют 220 отдельных эпизодов применения дисциплинарных взысканий, которым подвергся в общей сложности 171 кадет, то есть каждый второй. Помимо таких невинных прегрешений, как «леность» или болтовня в классе, здесь встречаются и курение на крыльце, и игра в карты, и попытка напугать часовых, нарядившись в простыни. Более серьезные проступки включают нанесение увечий (два кадета в драке разбили друг другу головы камнями) или то, что мы сегодня назвали бы дедовщиной. Григорий Чириков, например, принудил другого кадета отстоять за него лишний час на карауле, а Петр Мелиссино попросту побил капрала Леймана. Кадеты также оставались на ночь за стенами корпуса и периодически напивались до бесчувствия 643.

Отдельной проблемой были крепостные слуги – «хлопцы», как их называют в документах, – которых молодые дворяне привозили с собой и которые жили в тех же кадетских каморах: они спали на полу, тут же, в стенах корпуса, готовили своим господам и обстирывали их. Поручик Готфрид Иеремиас, «гофмейстер», или заведующий хозяйством корпуса, жаловался, что от них «много кражи чинится, и неосторожно поступают в топлении [печей], и порчи в покоях и в домах нечистота происходят, а наипаче ходят весьма просто одеты, что страшно и смотреть», не говоря уже о том, что хлопцы играли в карты, бегали по крышам, развешивали барское белье сушиться самым неприглядным образом и так далее 644. Не меньше беспорядка было и от собак, которых молодые дворяне также держали в своих комнатах: в 1737 году Иеремиас докладывал директору, что «от тех собак кала, костей, и проч., великой в каморах смрадной и тяжелой дух, что удивляюся как живут, а постороннему человеку и войти неприятно». Из документов видно, что кадеты, например, тащили собак на поводках в столовую и кормили их там с собственных тарелок 645.

Для нас, однако, важно уже само по себе намерение надзирать и контролировать, сами дисциплинарные амбиции основателей корпуса. Бросается в глаза, что, помимо «надзирания» над кадетами, регламенты и уставы корпуса говорят о необходимости выявлять «природные склонности» молодых дворян, отделять способных к учению от «безнадежных», распределять на службу и в учение «по их понятию, способности и талантам» и так далее. В целом, реализуемые в корпусе педагогико-административные новации несут на себе несомненное влияние образовательных доктрин, которые разрабатывались Августом Германом Франке в Галле и применялись, в том числе, в Берлинском кадетском корпусе. Сходство это неслучайно. В 1731–1732 годах основатель российского корпуса фельдмаршал фон Миних обсуждал в переписке с прусским королем не только военные реформы последнего, которые якобы принесли ему «восхищение всей Европы», но и свои собственные новые должности, включая командование Кадетским корпусом, и свои планы касательно этого училища. Миних отправил специального эмиссара в ранге полковника знакомиться с прусским оружием и фортификациями; посылал Фридриху Вильгельму в качестве «подарка» высокорослых солдат для службы в «потсдамских гренадерах» (впрочем, так же поступал ранее и Петр I) 646.

Среди прочего, сразу после основания Кадетского корпуса Миних попросил Фридриха Вильгельма и о присылке персонала с опытом службы в берлинском кадетском заведении. Неудивительно поэтому, что Карл Рейнхольд Берк, шведский путешественник, посетивший Кадетский корпус в Санкт-Петербурге в 1730-х, специально отмечает присутствие среди его офицеров выпускников прусского училища 647. Якоб Грейс и Иоганн Андреас Ульрих, два унтер-офицера, направленные Фридрихом Вильгельмом в Россию в ответ на запрос Миниха, были назначены в Кадетский корпус офицерами и прослужили там до 1750-х годов 648. Схожее прошлое было и у многих других офицеров корпуса. Шарль Фредерик Бодан де Патрон, которого в России именовали просто де Бодан (1697–1756), первый майор, то есть старший после директора офицер корпуса, отвечавший за повседневное управление, ранее прослужил несколько лет в Cadets du Prince Royale , то есть в берлинских кадетских подразделениях, которыми командовал сам наследник престола (будущий Фридрих II) 649. Фридрих Людвиг фон Раден (ум. 1744) перешел в корпус капитаном прямо с прусской службы. В юности он учился в Кенигсбергском университете, который, кстати, все больше подпадал в то время под влияние пиетистов, превращаясь в их второй по значению оплот после собственно Галле. Когда в 1738 году де Бодан перешел в армию, фон Раден занял его место в качестве корпусного майора 650. Фридрих Нидерштадер, который в 1732 году перевелся в корпус сержантом из Псковского полка (и дослужился до капитана в 1750-х), уверял, что до поступления на военную службу также учился в Кенигсберге 651. В целом же, все три капитана, все три поручика, два из трех подпоручиков и четыре из шести сержантов, а также все учителя, перечисленные в проекте 1733 года о расширении штата корпуса (а также абсолютное большинство нанимавшихся в 1730-х преподавателей), были, насколько можно судить по их именам, немцами 652. Большинство офицеров русского происхождения, появившихся в корпусе в 1730-х годах, назначались из числа выпускников самого училища, то есть, как можно предположить, после того как они сами подверглись необходимому «дисциплинированию» 653.