Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Именно из этой правительственной чехарды и подковерных политических баталий родился тот набор правил и регламентов, благодаря которым Кадетский корпус может по праву претендовать на звание первого модерного института империи. Устав корпуса и другие документы не просто определяли штат училища и программу обучения в нем, но настаивали на необходимости постоянного «надзирания» над кадетами и их изоляции от вредных влияний извне, иными словами, были прямо нацелены на дисциплинирование подданных, на управление их поведением в узнаваемо фуколдианском смысле и узнаваемо фуколдианскими методами. Именно в этой связи предметом рассмотрения в этих документах становились условия проживания кадетов, организация экзаменов и регулирование повседневного поведения. Задача состояла в том, чтобы молодые люди «во всех своих поведениях то, еже добродеяние, учтивость, пристойная покорность и честь повелевает, всегда чинили, а лжи, неверности и прочие шляхетству непристойные пороки заранее у них весьма искоренены были». Как объяснялось в одном из внутренних регламентов, сама потребность в его составлении возникла из-за того, что «некоторые невоспитанные кадеты о их злом нраве ежедневно многие признаки являют, и от их безумия к тому приведены бывают, что они в своем злом нраве не токмо пребывают, но и других благовоспитанных кадетов своими непристойными примерами ко злому склоняют и приводят» 629. Если для Петра было, в общем, достаточно, чтобы его дворяне носили западноевропейское платье и учили иностранные языки, то создатели и руководители Кадетского корпуса желали, чтобы молодые люди усвоили (мы бы сегодня сказали, интериоризировали) ценности дисциплины, самоконтроля и порядка. Отсюда и главное отличие корпуса от более ранних школ петровской эпохи: здесь впервые была сделана попытка применить целый набор соответствующих дисциплинарных практик, включая структурирование повседневности с помощью распорядка дня и управления жизненным пространством, изоляцию кадетов, постоянное наблюдение над ними и т. д. Уже сама по себе способность формулировать подобные задачи предполагала наличие определенных представлений о природе человека: признание «природных склонностей» индивида как некоторой реальности, которую необходимо принимать как данность, учитывать и использовать в управлении, но также контролировать, направлять и корректировать 630.

Инструментом дисциплинирования должно было служить уже само здание корпуса. Строительство Меншиковского дворца на Васильевском острове, где с самого своего основания располагалось новое училище, началось в 1710 году, и к 1713 году четырехэтажный особняк на Неве был готов. Позднее к нему были пристроены два двухэтажных крыла, стоящие перпендикулярно к реке и образующие, таким образом, закрытый двор; по внутреннему его периметру шли двухэтажные галереи 631. На момент опалы и ссылки Меншикова в 1727 году его дворец был самым большим и, по мнению современника, самым роскошным зданием в столице, затмевавшим даже императорскую резиденцию; другой современник полагал, что во дворце было «столько же комнат, сколько дней в году». К северу от дворца был разбит «большой сад с красивой оранжереей и многочисленными службами», окруженный стенами: он был настолько обширным, что кадеты могли развлекаться в нем стрельбой по птицам 632. При дворце были, разумеется, и собственные конюшни, склады и другие хозяйственные помещения. Позднее при корпусе построили большой крытый манеж для верховой езды и переоборудовали две парадные залы в домовую церковь и госпиталь. Все это, конечно, разительно отличается от положения петровских школ, которые обычно ютились в случайных зданиях и часто вынуждены были их делить с воинскими частями или правительственными учреждениями 633.

Другое дело, насколько значимым было решение властей разместить корпус именно в таком помещении? Конечно, такой шаг отражал особое внимание к училищу со стороны государыни; стоит, однако, отметить, что первоначально Сенат думал разместить его в бывшем дворце Лефорта в московской Немецкой слободе 634. Когда же было установлено, что корпус все-таки будет располагаться в Санкт-Петербурге, размещение его в пустующем Меншиковском дворце (после ссылки князя он использовался, по сути, как складское помещение) было, вероятно, самым простым, с точки зрения правительства, способом обеспечить училище зданием, не расходуя значительных средств на новое строительство. Вообще говоря, перераспределение конфискованной у опальных вельмож недвижимости было обычной для того времени практикой. Многие из таких дворцов доставались новым министрам, но Морская академия, например, переехала в 1732 году в бывший дворец опального князя Алексея Долгорукова (впрочем, ей пришлось делить его с адмиралтейскими службами и аптекой); позднее, в начале 1740-х, академия пыталась получить для себя один из бывших дворцов ссыльных вельмож аннинской эры 635. Другое дело, что соперничать своими масштабами с Меншиковским ни один из этих дворцов не мог.

Так или иначе, поскольку корпус был размещен в отдельном здании, корпусное начальство стремилось в полной мере использовать открывавшиеся в связи с этим возможности для организации «надзирания» над кадетами. Все зачисленные в училище молодые дворяне должны были жить в Меншиковском дворце, там же по возможности старались разместить и офицеров, и учителей. Английскому путешественнику бросилось в глаза, что все кадеты «живут в этом доме, и в него есть только один большой вход» 636. На воротах корпуса выставлялись часовые, а доступ кадетов в город регулировался, в зависимости от времени года и времени суток, специальными правилами. Иными словами, мы имеем дело с попыткой создать замкнутое сообщество с ограниченными (по крайней мере, когда речь идет о кадетах) контактами с окружающим миром. И действительно, устав корпуса прямо увязывал проживание в одном здании с дисциплинированием: он требовал, чтобы «все оного корпуса кадеты в одном доме жили, по примеру прусского, датского и прочих королевских кадетских домов, дабы они толь меньше гулянием и непристойными обхождениями и забавами напрасно время не тратили, но во всем как в учении, так и в прочем их состоянии и поведении над ними непрестанное имелось надзирание» 637.

Но дисциплина не ограничивалась лишь размещением в одном здании. Можно представить себе, каким шоком для молодых дворян, привыкших к вольготной жизни в отцовских поместьях, была необходимость следовать строго регламентированному распорядку дня, что в ту эпоху не являлось еще нормой и в воинских частях (которые, в конце концов, не имели казарм и могли быть разбросаны на постой по удаленным деревням, где едва ли шла речь о какой-то муштровке). Кадетов следовало будить в 4:45 утра, к 5:45 заканчивалась молитва; классы продолжались до полудня и затем с 3 до 6 часов пополудни. Миних лично беспокоился о том, что многие кадеты «находятся не в убранстве, а паче волосы имеют неубраны и ходят не в надлежащем мундире, а особливо у многих камзолы в пятнах и без галстуков, а повязаны платками шелковыми» и тому подобное. Регулировался и прием кадетами пищи: пребывание за обеденным столом должно было стать элементом воспитания. Устав предписывал во время кадетской трапезы «вслух читать [кадетам] несколько из артикулов, из регламентов и из указов, также и из историев или газетов». Из документов следует, что действительно во время обеда молодым дворянам могли читать «попеременно авизии российские и таковые же немецкие» 638.