Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Одно и то же институциональное новшество могло читаться современниками по-разному, в зависимости от их собственных интересов и представлений. Пари-Дюверне полагал, что Миних создавал свое училище, чтобы «дисциплинировать» российскую элиту: дворянам было предначертано командовать солдатами – вчерашними крепостными, но для этого следовало прежде «укротить» их собственный «свирепый нрав» 693. Для Остермана, как мы видели, Сухопутный шляхетный кадетский корпус был примером успешной реализации пиетистских педагогических принципов. Однако для членов Адмиралтейств-коллегии это училище имело совсем другой смысл: они, прежде всего, отмечали, что данное учебное заведение гораздо лучше финансировалось и имело куда более просторные и комфортные помещения, чем подведомственная им Морская академия.

И в самом деле, несмотря на очевидный успех Кадетского корпуса, его пример поначалу никак не повлиял на финансирование или организацию других существовавших в империи училищ. К 1730-м, правда, школы прочно вошли в состав военно-административной инфраструктуры: подобно другим воинским частям, они теперь обязательно имели штаты, устанавливающие численность офицеров, преподавателей и учащихся, а также объем выделяемого им финансирования. В остальном же учебные заведения сохраняли свое петровское устройство. В морских училищах в особенности тон задавали два опытных, уважаемых преподавателя – Магницкий в Москве и Фархварсон в Санкт-Петербурге; их почти одновременная смерть в 1739 году создала административный вакуум, который очень наглядно подчеркивал персоналистский, полуформальный характер этих учреждений.

К моменту восшествия на престол Елизаветы в 1741 году в России, помимо морских училищ, имелись также три специализированных технических учебных заведения, а именно, артиллерийская школа в Москве и артиллерийская и инженерная школы в Санкт-Петербурге 694. Первую из них впоследствии описывал в своих записках ее выпускник, майор Михаил Данилов: по его мнению, школа по состоянию на 1736 год не имела «ни порядка, ни учреждения, ни смотрения». Соответственно, большинство учеников, определенных в школу Герольдмейстерской конторой, вскоре разбрелись кто куда: «разошлось оное большое собрание, без позволения школьного начальства, по разным местам в настоящую службу, куда кто хотел записались». Данилов особенно упирает на «великий тогда недостаток в оной школе <���…> в учителях». Преподавателем был штык-юнкер Алабушев, который «тогда содержался в смертном убийстве третий раз под арестом, <���…> был вздорный, пьяный и весьма неприличный быть учителем благородному юношеству»; кроме него, в наличии были лишь двое «подмастерьев… из пушкарских детей», преподававшие основы арифметики. Неформальность школьных порядков подчеркивает и наличие у Алабушева собственных, приватных учеников, которые ходили в школу, не будучи в нее записанными; Данилов описывает их как дополнительный источник хаоса, поскольку ученики эти имели обыкновение бродить из класса в класс и устраивать «шалости». «Порядок получше» наступил в школе со сменой учителя: капитан Гринков «человек был как прилежный, так и копотливый, и был великий заика», а его опытность в артиллерийском деле была видна из отсутствия у него левой руки по локоть, потерянной в бою. Новый учитель, среди прочего, «вперял в учеников охоту учиться, с обещанием чести, и довел до того, что его старанием несколько человек из учеников пожалованы были в артиллерию сержантами и унтер-офицерами» 695.

Что касается инженерной школы, то в конце 1720-х годов Миних подумывал было о ее реформировании 696. После 1731 года, однако, его внимание переключилось на Сухопутный шляхетный кадетский корпус, а в 1735 году ему пришлось уступить должность генерал-фельдцейхмейстера принцу Гессен-Гомбургскому. Надо сказать, что и принц Людвиг Иоганн Вильгельм Груно Гессен-Гомбургский (генерал-фельдцейхмейстер в 1735–1745) и его преемник на этом посту князь Василий Аникитич Репнин (в должности в 1745–1748) были профессиональными солдатами. Репнин, в частности, служил «волонтером» в армии Габсбургов, и современники с уважением отзывались о его учености вообще и о его инженерных познаниях в частности. Кроме того, и принц Гессен-Гомбургский, и князь В. А. Репнин совмещали пост генерал-фельдцейхмейстера с должностью главного директора Сухопутного шляхетного кадетского корпуса 697. Ни тот, ни другой, однако, не предприняли никаких шагов по реформированию артиллерийских и инженерных школ: быть может, они рассматривали именно корпус как основной объект приложения своих усилий или же данная организационная форма не казалась им необходимой или полезной для подготовки будущих артиллеристов и инженеров.

Если появление Сухопутного шляхетного кадетского корпуса и оказало в эти годы какое-то влияние на прочие школы, то скорее отрицательное, поскольку именно корпус притягивал более состоятельных и лучше подготовленных дворян. Это только усугубило сложности, которые испытывали с привлечением учеников остальные школы. Адмиралтейств-коллегия высказывала обеспокоенность этой проблемой уже в конце 1730-х годов, но особенно остро вопрос о привлечении молодых дворян на морскую службу встал в 1740-х годах. Адмиралы доказывали, что если на подготовку будущих моряков не будет выделено финансирование, сопоставимое с тем, что получают их сухопутные коллеги, то это может оказаться пагубным для флота: офицеры будут демотивированы, потеряют «рвение» и «охоту к службе».

Вместе с тем, пример Кадетского корпуса задавал новые рамки и для размышлений о правильных способах устройства школы, и для борьбы за ресурсы. Ссылки на Кадетский корпус мы встречали, пусть и в самой общей форме, уже во «мнении» адмирала Вильстера в начале 1730-х годов. И если в конце аннинского царствования Адмиралтейство ограничивалось просьбами выделить Морской академии более обширное и лучше приспособленное помещение, то в начале 1740-х годов оно уже предлагает преобразовать академию в морской кадетский корпус. Адмиралы едва ли могли сформулировать, что же именно подразумевало такое преобразование в смысле организационной структуры и педагогических методов; но во всяком случае, с их точки зрения, такая реформа явно предполагала более высокое жалованье для учащихся, не говоря уже о постройке нового просторного здания. И уже самим фактом выдвижения подобных запросов они способствовали дальнейшей легитимации той институциональной модели, которую воплощало собой созданное Минихом училище.

К концу 1740-х годов обращения эти получили дополнительную актуальность, поскольку дискуссии о будущем Морской академии оказались неразрывно переплетены с другим, весьма практическим вопросом, а именно, с политикой чинопроизводства во флоте. Как известно, после своего восхождения на престол в 1741 году Елизавета пообещала восстановить в первозданном виде все учреждения и регламенты своего отца Петра I и отменить пагубные нововведения предшествующего царствования. В реальности это означало, что всех офицеров, получивших повышение в 1730-х годах, надо было теперь как-то вписать в старую, петровскую версию Табели о рангах и иерархию флотских должностей; для многих из них это означало бы понижение, а к такому шагу Елизавета, весьма чувствительная к настроениям в рядах правящей элиты, была не готова. Говоря коротко, в 1743 году всякое чинопроизводство во флоте было приостановлено до получения дальнейших указаний, и ситуация оставалась подвешенной вплоть до 1751 года. В результате, к 1748 году, как докладывала Адмиралтейств-коллегия, из 735 предусмотренных флотскими штатами офицерских вакансий были заполнено лишь 455, причем 56 из имевшихся в наличии офицеров также подлежали увольнению по старости или по болезням 698. Разумеется, запрет на производство в чины мешал адмиралам продвигать по службе своих клиентов, но, кроме этого, Коллегию все больше беспокоили те сложности, которые неизбежно возникли бы, если бы потребовалось подготовить флот к военным действиям. В этой ситуации неспособность Морской академии привлекать учеников – в силу низкого жалованья, неудовлетворительных условий проживания и отсутствия понятных перспектив получения офицерского чина – была особенно тревожной, поскольку ставила под угрозу обеспечение флота младшими офицерами.