Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Белосельский явно надеялся, что доступ к императрице поможет ему из докладчика по морским делам превратиться в полноправного главу морского ведомства; попытки добиться реформы Морской академии вполне могли быть связаны с этими амбициями. В самом деле, именно он был старшим из трех членов Адмиралтейств-коллегии, подписавших определение от 8 июля 1747 года о создании «морского академического корпуса» (вместе с В. Я. Римским-Корсаковым и прокурором Адмиралтейства полковником Михаилом Луниным), и он лично представил этот проект в Сенате 13 июля 1747 года. В 1748 году Белосельскому в качестве докладчика по морским делам было приказано сопровождать императрицу в Москву. В том же году он представил Елизавете рапорт о состоянии флота. В январе 1749 года он опять лично обратился к императрице. На этот раз он пытался убедить ее отказаться от возврата к петровским штатам, поскольку для многих морских офицеров это означало бы фактическое понижение. Пытаясь, как кажется, сыграть на антипатии, которую Елизавета питала к своей предшественнице на троне, князь уверял, что в царствование Анны Морская академия «едва не вся переведена была и весьма в малом числе дворян состояла». В результате, она привлекала теперь лишь самых бедных дворян, которых «в большие чины, чтоб были з добрыми квалитетами офицеры, надежды впредь по их воспитанию положить невозможно». Белосельского особенно беспокоил тот факт, что после стольких лет тяжелой учебы гардемарины могли надеяться только на получение мичманского (то есть не офицерского) чина, из-за чего «и паче кураж к научению и охота к службе простыть и охолоденеть может». Соответственно, требовались серьезные преобразования 714.

В ответ на обращение Белосельского Елизавета приказала ему совместно с ее кабинет-секретарем бароном И. А. Черкасовым подготовить проект соответствующего указа. Составленный ими документ касался целого ряда вопросов, относящихся к флотскому ведомству, включая и реформу Морской академии: пункт 11 предписывал Сенату и Адмиралтейств-коллегии совместно «о академии морской и гардемаринской роте <���…> разсмотреть, и с добрым порядком все то, хотя с убавкою положенного числа людей, окончательно учредить». Документ ясно отражал приоритетные направления реформы, как ее понимали моряки: главным вопросом было «порядочное содержание» учеников и их «мастеров». В качестве решения предлагалось «за малостию прежнего их дома, дать из конфискованных другой какой поблизости удобнее будет, а ежели конфискованных нет, то обывательской купить поблизости…» В крайнем случае адмиралы были готовы даже еще больше сократить общую численность учащихся ради того, чтобы поднять расходы на одного ученика. Об организационной же структуре обновленного училища или предполагаемых к внедрению в нем педагогических принципах им сказать было нечего 715.

Однако несмотря на все усилия Белосельского и на кажущуюся благорасположенность к нему императрицы, надежды князя встать во главе флота пошли прахом. Всего несколько месяцев спустя после представления им своего доклада, в мае 1749 года, Елизавета назначила главой Адмиралтейств-коллегии адмирала кн. М. М. Голицына; раздосадованный Белосельский перестал даже посещать заседания Коллегии 716. Летом 1750 года он оказался в центре масштабного следствия о «непотребстве» в Санкт-Петербурге, начавшегося по приказу Елизаветы и произведшего большое впечатление на столичное общество. Как оказалось, новый дом Белосельского на набережной Мойки, недалеко от Синего моста, был одним из наиболее значимых злачных мест в городе: десятки проституток занимались своим ремеслом буквально у него на заднем дворе. Наиболее известная среди них, Анна-Кунигунда Фелькер по прозвищу Дрезденша, заведовала самым роскошным заведением в городе, которое посещали представители аристократических семейств, гвардейские офицеры, императорские пажи и иностранные дипломаты. Князь Михаил не мог не знать об этом заведении, поскольку в нем бывали его собственные сыновья, адъютанты и ближайшие родственники, включая одного из Чернышевых, брата его жены. Морской караул, приставленный к Белосельскому как адмиралу, помогал поддерживать порядок на этих «вечеринках», флотский оркестр развлекал гостей, а дворецкий князя улаживал неприятности с полицией. Один из арестованных в ходе расследования сводников показал, что однажды в конце июня 1750 года князь вернулся из императорской резиденции в Петергофе и, «незнаемо с какого случая», приказал выгнать всех жильцов и забить окна досками: несомненно, у Белосельского состоялся нелицеприятный разговор с государыней на эту тему 717. Могло ли быть, что Елизавета знала о причастности Белосельского к этим «вечеринкам» уже 1749 году и что это повлияло на ее решение поставить во главе флота кн. М. М. Голицына? Так или иначе, уже в конце 1752 года Белосельский опять сопровождал государыню в Москву, а в 1753 году даже обращался к ней с просьбой о повышении 718. Однако дальнейшего участия в реформировании Морской академии Белосельский больше не принимал, а в начале 1755 года скончался от чахотки.

Тем временем, эти обсуждения и изнурительные попытки добиться от государыни хоть какого-то решения касательно Морской академии подтолкнули к действию еще одного участника заседаний в Адмиралтействе, Воина Яковлевича Римского-Корсакова (1702–1757). Подобно князю Белосельскому, Римский-Корсаков сделал блестящую карьеру, ни разу не отличившись в морском сражении. В 1715 году он был зачислен Петром в новооткрытую Морскую академию, а уже через год определен в гардемарины и отправлен одновременно с И. И. Неплюевым и другими «волонтерами» учиться в Европу, в военно-морскую школу в Тулоне. Во Франции он был принят во флот сперва гардемарином, затем произведен в младшие лейтенанты, а в 1722 году и в лейтенанты. Отучившись и прослужив во Франции почти 8 лет, в 1724 году Римский-Корсаков вернулся в Россию, успешно прошел обычную для обучавшихся заграницей экзаменовку и получил российский чин унтер-лейтенанта флота. Среди современников он прославился эпизодом, связанным с его щегольскими штанами. И. И. Голиков приводит анекдот, в котором император, известный своей прижимистостью в бытовых вопросах, публично делает выговор недавно вернувшемуся из Парижа молодому офицеру: «Корсаков! штаны-то на тебе такие, каких не носит и Государь твой. Смотри, чтоб я с тобою не побранился; это пахнет мотовством; я ведь знаю, что ты небогат». Согласно другой версии этого анекдота, которую сам же Корсаков с удовольствием рассказывал своему тестю и соученику по Тулону И. И. Неплюеву, Петр однажды заметил его на улице Петербурга разряженным в щегольские белые штаны и шелковые чулки. Подозвав Римского-Корсакова к себе, государь завел с ним разговор, тем самым вынудив франта шагать рядом с императорской коляской до тех пор, пока его наряд не был полностью забрызган грязью 719.