Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Иван Шувалов, конечно, не был единственным вельможей, которого осаждали образовательные прожектеры. В конце 1753 года, например, к канцлеру Бестужеву-Рюмину обратился уроженец Бранденбурга обер-аудитор русского флота Георг Фридрих Федорович (1730–1790). Контракт-«капитуляция» Федоровича с русскими властями вскоре истекал, «а содержать себя нечем», как он сам признавался, так что предприимчивый юрист предложил основать «семинарию к поощрению разума молодых людей, назначенных к гражданским делам». Как он указывал в своем проекте, все рода службы в империи имели свои «цветущие школы», одно лишь «гражданское состояние в учении недостаток имеет и потому довольствуется одною только привычкою, для [приобретения] которой должно иметь доброй талант, усердное и чрезвычайное прилежание, много труда, немало время», чем, конечно, могли похвастаться далеко не все. В семинарии же необходимые навыки можно будет «получить с меньшим трудом в малое время, и вместо забавы – теориею, или чрез правила наук, ибо практика ничто иное есть как рачение к самой теории». Проект Федоровича, впрочем, не выглядит хорошо проработанным: в нем ничего не говорится об организационном устройстве семинарии, ее бюджете или педагогических приемах; прожектер ограничился лишь составлением списка предполагаемых к преподаванию предметов. Автор надеялся, однако, что «буде сие милостивейше апробуется, быть определену главным учителем таковой семинарии с награждением трудам моим сходственного жалования». «Ежели же мой проэкт за благо принят не будет, – оговаривается он, – то всепокорнейше Ваше сиятельство прошу пожаловать мне милостиво отпустить такое мое дерзновение и уважить по меньшей мере мое доброе намерение к обучению юношества и благоповедению службы Ея императорского величества» 761. И действительно, как и опасался Федорович, его проект не получил движения; сам прожектер, однако, в итоге был назначен профессором права в Академии наук.

Для самого Шувалова совместная работа с Ломоносовым над основанием Московского университета заложила основу его самопрезентации как «мецената»: эта роль была для России новой, и фавориту предстояло ее сконструировать для себя 762. Ломоносов называл Шувалова «патроном» уже в 1751 году, а в конце десятилетия Жан-Луи Фавье подчеркивал, что Шувалов «особенно покровительствует артистам и писателям» 763. Когда Московский университет был основан в 1755 году, соответствующий указ прямо упоминал Шувалова как автора идеи и основателя нового учебного заведения. Празднества по случаю основания университета, а в дальнейшем и торжественные университетские церемонии также использовались, чтобы подчеркнуть связь этого заведения с государыней – и роль «мецената» как посредника между ними. Так, иллюминация в честь открытия университета восхваляла не только Елизавету, но и самого Шувалова: она представляла воздвигаемый в честь императрицы на Парнасе обелиск, на котором рукой «ученика» высекалось имя фаворита 764.

Реализация университетского проекта заложила также основу для институционализации роли Шувалова как покровителя наук и искусств. Одобрив основание университета, императрица объявила, что берет его под свою личную «протекцию», воплощением которой стало назначение двух «кураторов», уполномоченных докладывать по университетским делам напрямую государыне. Предсказуемо, одним из них был назначен Иван Шувалов (второй, бывший президент Академии наук престарелый Лаврентий Блюментрост весьма кстати скончался уже на следующий год). В соответствии с указом, университет получал особый статус, на одном уровне с коллегиями: соответственно, он не подчинялся ни одному правительственному органу, кроме Сената. Шувалов ревниво оберегал эти привилегии университета и отстаивал его автономию 765. Существенно, что должность «куратора» не была никак вписана в Табель о рангах, не были нигде описаны его полномочия и обязанности – что, разумеется, соответствовало уникальному статусу данного конкретного куратора и его тесной, но неофициальной близости к трону. Титул этот вроде бы указывал на принадлежность его обладателя к лицам, принимающим решения, и позволял ему покровительствовать ученым и интеллектуалам, но одновременно помещал куратора вне установленных иерархий.

Для наших целей важно, что поскольку Иван Шувалов создавал новую институцию, даже новый тип институции, ему не нужно было вступать в конфликт с другими сановниками, которые контролировали уже существующие училища, что было бы неизбежно, если бы он вздумал сделать предметом приложения своих предпринимательских усилий, например, Кадетский корпус. Размещение университета в Москве означало, что он будет ближе к своим потенциальным студентам, но, одновременно, позволяло минимизировать точки пересечения с Академией наук и ее собственным аморфным «университетом». В целом, вместо того чтобы бороться за контроль над существующими ведомствами и учреждениями, фаворит изобретал и институционализировал новую административную нишу – управление образованием и культурой. За основанием Московского университета последовало предложение о создании Академии художеств; когда Академия была создана, ученики для нее рекрутировались из числа выпускников университетской гимназии, а занятия первое время проводились в собственном особняке Шувалова в Санкт-Петербурге. Естественно, разработать устав для новой Академии Сенат поручил именно Шувалову 766. Не случайно Шувалова иногда называют «министром просвещения и культуры» елизаветинского царствования, и, хотя саму идею такого министерства еще только предстояло изобрести, Иван Шувалов, пожалуй, действительно начал закладывать для этого фундамент 767.

Современники отмечали, что двоюродные братья координировали свои предпринимательские усилия. Именно Петр Шувалов представлял в 1754 году в Сенате предложение Ивана Шувалова о создании университета. За предложением Петра в 1758 году учредить Комиссию о коммерции последовало, несколько дней спустя, предложение Ивана организовать преподавание коммерции и иностранных языков для детей купеческого сословия при Московском университете 768. К концу 1750-х, однако, этот родственный альянс начал давать сбои. Иван к тому времени находился на вершине своего влияния. Фавье, наблюдавший его в 1760–1761 годах, писал, что фаворит «вмешивается во все дела, не нося особых званий и не занимая особых должностей <���…> пользуется всеми преимуществами министра, не будучи им». Впрочем, отмечал французский дипломат: «влияние на дела он имеет, действуя только сообща со своими двоюродными братьями» 769. Граф Петр, тем временем, терял свои придворные позиции. С одной стороны, он и вправду сильно болел: по словам князя Я. П. Шаховского, в этот период он «во всех присутственных по его званию местах за своими болезнями редко бывал, а о надобностях своих письменными требованиями и просьбами чрез брата своего домогался» 770. С другой, сильный удар по позициям графа Петра нанесла смерть его жены в 1759 году: исчез важный канал коммуникации с государыней. В сентябре 1759 года началось расформирование Обсервационного корпуса, и к 1760 году он, по сути, прекратил свое существование. Наиболее зримо снижение политического влияния Петра Шувалова проявилось в «бюрократическом перевороте» июля 1760 года. Граф потерял контроль над созданными им же самим Комиссией о составлении уложения и Комиссией о коммерции, некоторые из его клиентов и союзников были выведены из состава Сената, а его заклятый недруг Шаховской стал генерал-прокурором. Наиболее убедительная версия этого «переворота» указывает на ключевую роль в нем как раз Ивана Ивановича Шувалова 771.