Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

При ближайшем рассмотрении, однако, генеалогия этого учебного заведения оказывается несколько более причудливой. История специализированного обучения офицеров-штабистов в России началась с появления в 1810 году школы для подготовки молодых людей к службе «колонновожатыми» – штабными офицерами, которые помогают частям найти предписанный им маршрут следования на незнакомой местности. Школа эта родилась из инициативы группы студентов Московского университета, которые интересовались военной карьерой и организовали кружок для взаимной помощи в изучении прикладной математики. Отец одного из участников, Н. Н. Муравьев, помещик и отставной офицер, получивший в свое время образование в Страсбурге, был приглашен молодыми людьми возглавить это «общество» и читать лекции по «военной науке». Вскоре кружок эволюционировал в настоящую школу, которая собиралась в доме Муравьева и финансировалась им. Школа пользовалась покровительством князя П. М. Волконского, начальника Главного штаба Его Императорского Величества, который устроил для ее выпускников возможность поступать на службу. После ухода Муравьева на покой в 1823 году заведение было переведено в Санкт-Петербург и приобрело квазиофициальный статус 789.

Строго говоря, прямой институциональной преемственности между муравьевским проектом и Николаевской академией не было: некоторые из выпускников школы оказались замешаны в восстании декабристов, и в 1828 году Николай I закрыл ее. И тем не менее факт остается фактом: первое в России учебное заведение для подготовки офицеров генерального штаба родилось как частная инициатива. Оно было задумано, финансировалось и управлялось частным лицом и размещалось в частном доме. Оно также стало ячейкой «публичной сферы» и платформой для выстраивания горизонтальных социальных связей и одновременно для реализации интеллектуальных и социальных амбиций ее основателя: за свои усилия Муравьев удостоился ордена Св. Анны 1-й степени. Показательно, что в первые десятилетия XIX века подобное заведение все еще могло балансировать на грани частного и государственного, встраиваясь в инфраструктуру государственной службы через неформальные патрон-клиентские связи.

Не менее показательна и последующая судьба проекта. После закрытия муравьевского детища сформированная им образовательная ниша была поглощена государством – и поглощение это произошло по инициативе еще одного интеллектуального предпринимателя, Антуана-Анри Жомини (1779–1869), генерала-эмигранта, сделавшего себе карьеру в качестве эксперта по «научным» подходам к ведению войны 790. Разумеется, представляя Николаю I свой проект новой военной академии, Жомини рассчитывал ее возглавить (впрочем, напрасно). Сплав частной инициативы и государственного строительства, новейших педагогических доктрин и придворной политики, персональных амбиций индивидуальных экспертов и предполагаемых военных потребностей, Николаевская академия оказывается ярким примером того, как именно реализовывались организационные новшества и создавались институции в Российской империи.

В самом деле, как видно из разбираемых в этой книге эпизодов, история школ в петровскую и послепетровскую эпоху может быть написана не как история государственных усилий по просвещению России, но как история индивидуальных проектов, инициируемых предпринимателями всех мастей, стремящимися к достижению собственных целей и к реализации собственных амбиций. Разумеется, административное предпринимательство играло крайне важную роль как движущая сила институциональной эволюции и в другие эпохи – и продолжает играть ее и сегодня, как это отмечается в многочисленных работах по теории и практике институциональных изменений. И все же гипертрофированная, бросающаяся в глаза роль прожектерства в изобретении «регулярного» государства была исторически специфичным явлением, особенно характерным для второй половины XVII – первой половины XVIII века, когда границы государственного и частного, формального и неформального не были вполне артикулированы и обозначены. Амбициозные прожектеры той эпохи добивались успеха благодаря своей способности действовать поверх этих кристаллизирующихся границ, мобилизуя неформальные связи, используя частную инициативу для расширения государственных институтов и опираясь для реализации своей личной повестки на полученные от государства ресурсы и полномочия. Особенно заметна, пожалуй, роль таких предпринимателей именно за пределами Западной Европы в периоды «вестернизаций», таких как петровские преобразования в России, поскольку подобные перемены сопровождались интенсификацией культурных обменов и радикальным ослаблением – если не ликвидацией – существующих институтов. Ослабление это, понятным образом, расширяло пространство для прожектерства, легитимируя «иностранное», подрывая позиции существующих элит и выводя на арену политических игроков нового типа. В этом смысле государство в России раннемодерного периода имеет смысл рассматривать не как безликого коллективного актора, но, во-первых, как платформу для действий индивидуальных акторов, реализующих собственные проекты, часто в жесткой конкуренции друг с другом, и во-вторых – как набор ресурсов и инструментов, которыми могли пользоваться такие прожектеры.

Отправной точкой для наших рассуждений в данной книге является историография последних десятилетий, подчеркивающая мозаичный и зачастую не слишком «регулярный» характер государства раннего Нового времени в России, в Западной Европе и в других частях света. Эти работы вносят совершенно необходимую коррективу в наши устоявшиеся представления, напоминают о невозможности принимать за чистую монету, за адекватное отражение исторических реалий такие сугубо теоретические построения, как абсолютистская монархия, «регулярное полицейское государство» и им подобные. Эти ревизионистские работы подчеркивают устойчивость традиционного – однако при этом уделяют гораздо меньше внимания объяснению изменений и возникновению нового. Так, хотя во многих из них вполне убедительно показывается, что «традиционные» формы соперничества между аристократическими кланами оставались стержнем политического процесса и в новую эпоху, из этих работ не всегда ясно, как же именно такое соперничество объясняет ту или иную конкретную траекторию институциональной эволюции. В данной книге предпринята попытка сделать следующий шаг и использовать анализ «микрополитической» борьбы в раннее Новое время для объяснения зарождающихся элементов модерности. Сама потребность в этих элементах, в импорте, адаптации и усвоении новых институтов и технологий часто рассматривается как обусловленная геополитической конкуренцией, в том смысле что давление извне якобы естественным образом подталкивает государства к поиску более «эффективных» решений. Меня, однако, интересует, как процесс поиска новых институциональных решений отражал интересы тех или иных конкретных политических игроков, которые использовали новые административные, военные и культурные технологии для утверждения собственного статуса и получения преимуществ перед своими соперниками внутри данного социума. И именно от полезности той или иной институциональной модели для достижения таких «микрополитических» целей зависело, насколько другие игроки были готовы принять ее на вооружение. На следующем этапе проекты, воспринимавшиеся окружающими как востребованные и успешные, могли быть использованы как шаблоны другими административными предпринимателями, тем самым способствуя институциональному изоморфизму.