Знание - сила, 2007 № 04 (958)

Зодчий, главным строительным материалом которого стал рельеф, намеревался понизить уровень Средиземного моря на две сотни метров. Общая площадь моря сократится на 20%, зато между Европой и Африкой появится «ничейная полоса» площадью около 600 тысяч квадратных километров — огромный целинный простор, равный Франции и Нидерландам, вместе взятым. Соединившись, Европа и Африка постепенно превратятся в один экономический и хозяйственный регион — Атлантропу.

В те годы все мечтали о новых глобальных проектах. На востоке Европы строили «новый мир», в Центральной Европе — «новый порядок», в Северной Америке насаждали «новый экономический курс», а к югу от Европы из пучины вод должен был показаться новый континент — Атлантропа.

В устьях рек и проливах планировалось построить восемь электростанций — самой мощной была бы, конечно, Гибралтарская ГЭС. Каждую секунду 88 тысяч кубических метров воды вращали бы турбины, вырабатывая электроэнергию для всей Европы. Гибралтарский пролив, восхищенно писал Зергель, «это почти двенадцать Ниагарских водопадов. Природа вершит это многие тысячи лет, а человек даже не пытается воспользоваться». А ведь «запасы угля спустя несколько столетий будут исчерпаны!» Станция мощностью 50 тысяч мегаватт — вот он, новый образ Геркулесовых Столбов, несущих свет Европе.

Вся Атлантропа стала творческой лабораторией Зергеля. По каналам, проложенным на севере Африки, опресненная морская вода потекла в сторону Сахары, посреди которой возникло искусственное море. Бросовые, пустынные земли превратились в цветущую страну — житницу человечества, покрытую до горизонта плантациями, общая площадь которых достигла бы трех миллионов квадратных километров.

Зергель, «великий маг и инженер географических наук», кроивший карты, как современные художники — коллажи, не оставил в покое и Тропическую Африку. Он намеревался затопить бассейн реки Конго — почти половину территории Заира. По его расчетам, с появлением Конголезского моря площадью 900 тысяч квадратных километров климат в Африке изменится в лучшую сторону. Жара, считал «архитектор мира», наконец отступит, и Центральная Африка превратится в такой же райский уголок, как острова Полинезии или Карибского моря, — в излюбленное место жизни и отдыха европейцев. Они расселятся по Африке, подобно тому, как выходцы из Испании и Португалии населили некогда Южную Америку.

«Черный континент» срастется с Европой. Столицей новой империи, — а Атлантропа в фантазиях Зергеля превращалась в некое политическое образование, в «Соединенные Штаты Африки и Европы», — должен был стать возрожденный Карфаген.

На первый взгляд, эта фантазия архитектора, возомнившего себя географом, экономистом и политологом, достойна присутствия разве что на страницах романов Жюля Верна и Герберта Уэллса. Однако она увлекла многих его коллег — тем более что была осуществима. Перечень специалистов, помогавших Зергелю, читается, как справочник «Кто есть кто в истории архитектуры»: Петер Беренс, Ханс Пельциг, Фриц Хегер, Эмиль Фаренкамп, Эрих Мендельсон, Корнелис ван Эстерен...

Проект «Дворца Атлантропы» в Женеве

Если обратиться к традиционной для того времени лексике, это был триумф человеческой воли, бросившей вызов Природе. И вызов был брошен вовремя. Двадцатые годы минувшего века стали благодатным временем для утопий. Все, что прежде считалось невозможным для человека, теперь было позволено: в архитектуре, технике, науке, политике — и от утопий страдали уже не только народы, партии или общественные классы, но и природные феномены.

Любые утопии живут либо нашими надеждами, либо страхами. Первая мировая война не принесла в Европу стабильности. Сразу по ее окончании стали назревать кризисы. Многие со страхом смотрели в будущее, ожидая повторения бессмысленной бойни. А вот надежды других на «мир во всем мире» питали и такие проекты, как «Атлантропа». Вместо войн за жизненное пространство Зергель предлагал европейцам расширить его сообща, не истребляя ради новых «житниц Европы» целые народы, а осушая моря и орошая пустыни.

В те послевоенные годы он, как многие современники, мечтал о единой Европе, не разделенной границами и не охваченной враждой классов, партий и наций, Европе, не испытывающей недостатка ни в сырье, ни в дешевой энергии. Достичь этого можно было, считал он, лишь передав управление в руки технократов, которые должны были наконец потеснить прежнюю дилетантскую публику, державшуюся у власти: политиков, монархов, полковников, диктаторов, революционеров, капиталистов. Управлять новым послевоенным миром надлежало на научных основаниях. Будущее было временем технического прогресса, а значит, — неизбежно — политического, социального и культурного прогресса.

Никогда прежде и, пожалуй, никогда позже люди не связывали со «всесилием техники» столько надежд, как в 1920-е годы. Казалось, можно все сделать по науке — спланировать, распределить, организовать, предусмотреть, создать «идеальный мир».

Мир, который еще и будет выглядеть, словно «музей человеческого величия под открытым небом». «Нет ни одного искусства, которое было бы роднее мистицизму, как зодчество», — писал Александр Герцен. Снова, как в далеком прошлом, людей влекли грандиозные архитектурные проекты. Но если строители величайших храмов древности стремились прославить могущество богов, то теперь обожествлялся сам человек (конечно, зачастую «в лице его лучшего (-их) представителя (-ей»)»).

Эти же проекты призваны были раз и навсегда покончить с проблемами, одолевавшими европейцев, в числе которых назывались социальные и межгосударственные противоречия, перенаселенность Европы, безработица, нехватка территорий, а также наметившийся дефицит энергоресурсов, что грозил остановкой фабрик, заводов и транспортных систем. Европа нуждалась в неисчерпаемом источнике энергии. Так родился необычный геополитический проект.

Зергель, словно Христос, обещал «исцелить всех страждущих». Гибралтарская ГЭС могла вырабатывать сказочное количество тока. На дне Средиземного моря хватило бы места для строительства сотен новых крупных городов и организации многих тысяч фермерских хозяйств. Однако секрет изобилия заключался в коллективном, добрососедском сотрудничестве всех европейских стран — ни одна из них в одиночку не могла справиться с проектом «Атлантропа». Если европейцы хотят жить в достатке, без кризисов, им надо научиться жить в мире — такова была утопия технократа Зергеля. С объединением Европы отойдут в прошлое бесконечные конфликты и войны между народами, населявшими ее.