Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

- Так вот. Для создания своего мира, дух этот, называемый Арри, то есть, дыхание, в переводе с диалекта кеметов, опустился до самого дна и взял его твердой поверхности, дабы создать Хвилею и Близнецов, младших братьев ее, которых видно только по ночам. Сам же Арри стал небесным светилом, беспрестанно снующим вокруг своих творений и наблюдающих за ними. Но была земля пустынна и бездушна, тогда Арри часть себя отдал, дабы эту жизнь создать, большую часть себя, и более не в силах был вмешиваться в дела своего творения, оставаясь ныне только безмолвным наблюдателем. Из духа его произросли травы и деревья, появились звери и птицы, в последний же момент созданы были люди по образу и подобию Творца, которого так любил Арри и частью которого он являлся, дабы восхвалять своим существованием Бога, воплощая образ его, и создавать самим свои миры, повторяя бесконечный цикл творения.

Мелисса на минуту замолчала, будто обдумывая сказанное, и как-то туманно смотря поверх моей головы. В такие моменты меня так и подмывало окликнуть ее, выдернув из мира внутренних грез, но я всегда сдерживался, как бы ни хотелось мне услышать продолжение.

- Всегда есть какое-то «но», в чем же здесь подвох?

- Ни в чем. Арри дал людям облик Творца и желание создавать, и больше ничего. Нет никаких заповедей, нет ни Чертогов Боли, ни Чертогов тишины. Люди, умирая, перерождаются вновь, то травой, то деревом, то зверем, то снова человеком. Всё обращается во прах и рождается снова, бесконечный цикл творения, как я уже и говорила.

- И как они, в таком случае, относятся к имперскому богу? Как объясняют они его силу и силу тех, кто наделен его властью?

- Они для кеметов средоточие Арри, укравшие у других созданий часть его духа и потому способные менять мир сильнее прочих живых существ. А тот, кто сможет поглотить весь дух его на земле, обратится вновь самим Арри, повторив цикл творения.

- Какой ужас, на месте этих несчастных дикарей я, должно быть, страшно боялся бы перерождаться, если есть вероятность воскреснуть каким-нибудь деревом, простояв на одном месте тысячу лет - глупо улыбнулся я, но, наткнувшись на серьезное лицо Мелиссы, тут же стер улыбку с лица. Слишком уж серьезна она относилась к фольклору и истории, чтобы адекватно воспринимать безобидные шутки.

- По крайней мере, это не звучит так же глупо, как истории из Книги Антартеса, в этом есть какой-то смысл, - немного обиженно, ответила Мелисса, так что я готов был поклясться, будто она и сама уверовала в сказки полудиких кеметов.

- Занятно слушать такие речи от племянницы инквизитора.

- Иногда мне кажется, будто и дядя утратил свою веру. Здесь, в Ауревале, люди молятся самым разным богам, верят в разные обычаи и приметы, так что не удивляйся тому, что творится на улицах города, и тому, почему инквизиция не жжёт здесь костры круглые сутки.

- Постараюсь не удивляться. Однако относительно старика Августина у меня никогда не будет сомнений: этот человек имеет железные принципы и веру.

- Железу свойственно ржаветь, - пожала плечами Мелисса, - впрочем, ты прав. Дядя гораздо крепче, чем может показаться.

Минутная обида тут же сползла с ее лица, уступив место прежнему теплу. Мелисса впитала в себя всю сущность Ауреваля, сам дух этой непокорной и суровой земли, и оттого ревностно защищала каждую ее историю и божество, живущее, казалось, в каждом дереве и под каждым камнем. Здесь, на окраине мира, сохранилось всё то, что империя уничтожала на протяжении сотен лет, здесь до сих пор верили в дриад и оборотней, в кобольдов и вурдалаков, троллей, огров, драконов и фей – всех мифов мира, привезенных сюда золотоискателями со всех уголков земли. И потому забавно слушать всё это мне – выходцу из самого сердца просвещённой столицы, где так сильна была мощь Антартеса, что долгие годы всех несогласных и неугодных этому могущественному и беспощадному богу сжигали на кострах сотнями и тысячами, выкорчевывая семена ушедшего мира и создавая новый.

- Расскажи мне еще что-нибудь, - любуясь Мелиссой, просил я.

И она рассказывала. Совсем как в те времена, когда я был еще ребенком, и, болея, лежал в кровати, а мать рассказывала мне истории из своей жизни и сплетни высшего света, за незнанием обыкновенных детских сказок. Я наслаждался каждым моментом из череды дней, проведенных в доме Августина, прекрасно осознавая тщетность всех своих чувств, с каждым днем крепнущим внутри меня. Совсем скоро мне придется покинуть этот гостеприимный дом и в очередной раз разочаровать старого инквизитора, разорвав всяческие отношения с его племянницей. Как бы ни было больно мне и ей, это просто жизненно необходимо, и сам Августин не ведает, какой опасности подвергает себя и Мелиссу, устраивая нашу помолвку.

И вот, спустя три недели я наконец смог выйти из дома, и теперь не ограничивался короткими прогулками по саду, созерцая рыбок в пруду под акациями. И хотя Августин уговаривал меня остаться в его доме, я всё-таки нашел себе жилье в другом районе города, недалеко от Литературного квартала, где обитали местные художники, артисты, писатели, философы, музыканты и прочие люди искусства. Я снял деньги со своего счета в имперском банке и арендовал целый особняк, нанял двух слуг и кухарку, и углубился в изучение древнего как сама эта земля города. Миссия наша на данный момент натолкнулась на непреодолимую стену бюрократической волокиты, и члены отряда рассыпались по Морхейму и его окрестностям в томительном ожидании. Августин же, затаив обиду, не стал рассказывать всего положения дел, но в Ауревале, судя по всему, велась какая-то внутренняя тайная война не то за раздел власти между приближенными военной группировки стратега, не то за веру, не то за управление золотыми потоками фемы. А может быть, за всё и сразу. Оставалось только ждать и готовиться. Уходя, я клятвенно поклялся Августину рассказать обо всем, что терзало меня, и чего я опасался, сказав только об опасности, грозившей Мелиссе, если она будет рядом со мной. Старый инквизитор только тяжко вздохнул и, зло сверкнув глазами на последок, захлопнул за мной дверь.

Здесь, на узкой улочке у моего особняка, где дома почти сходились крышами, закрывая солнечный свет, оказалось ужасно грязно, как никогда не бывает в имперских городах. Весь Морхейм, казалось, утопал в этой грязи, ведь помои и мусор здесь принято было вываливать прямо на улицы из окон домов. Весь изрытый смердящими канавами и расползшимися древними мостовыми, он производил впечатление ожившего мертвеца, вставшего из своей могилы непонятно для какой цели. На древних руинах столицы Ауреваля росли и снова рушились новые кварталы, перемешивались культурные эпохи и местами среди развалин какого-нибудь дворца времен Второй империи здесь можно увидеть утлые лачуги нищих, прижатые друг к другу так плотно, что нельзя уже различить, где начинается одно жилище и где кончается другое. Нищета и богатство жили здесь рука об руку: богатейшие владельцы рудников и золоторудных компаний, купцы, мастеровые, гильдейский и военный люд проживал подобно императорам в огромных золоченых дворцах с целым сонмом прислуги и рабов, выжимая из этой безжизненной земли все ее золотые соки и устанавливая монополию на их добычу, переработку и продажу. Все остальные, кому не посчастливилось прибиться к этой братии, установившей в Ауревале свои законы и владычество, оказались вынуждены влачить жалкое существование, немного лишь отличающееся от жизни рабов.