Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

- Режь потихоньку, - скомандовал Альвин, усилием воли заставляя себя не дрожать.

И я сделал первый пробный надрез на предплечье пленника, заросшем густой шерстью. Дикарь дернулся и завыл, пытаясь освободиться, но веревки держали крепко, только глубже впиваясь в запястья и шею. В этот миг я будто отделился от собственного тела, наблюдая за происходящим со стороны. Как во сне, наблюдал я за тем, как кровь, темная и горячая, струится из раны, стекая на землю. Нечто происходило в этот момент, будто незримые энергетические пути, пронизывающие этот мир, напряглись, зазвенев от напряжения, и сдвинулись, забирая жизнь у одного и отдавая её другому. Это напоминало мне процесс наполнения бочки, будто энергию носили из колодца с помощью дырявого ведра, расплескивая по пути половину его содержимого. И я почему-то наблюдал за этим, хотя всего несколько секунд назад не видел ничего, кроме ночной темноты и своих рук, сжимающих нож.

Я увидел биение жизни повсюду: в деревьях, во мхе под ногами, в маленьких тельцах белок высоко над головой. Мириады тончайших нитей связывали всё бытие, протянувшись не только в пространстве, но и во времени в немыслимом для человеческого сознания измерении. Одни из них угасали и обрывались, другие вырастали и тянулись во всех направлениях, подобно паутине. Нити жизни, о которых так любят говорить в виде метафор, не подозревая даже об их реальности. Я на долгие, показавшиеся мне вечностью, мгновения завис в этом чудесном мире, наблюдая саму жизнь во всем ее великолепии, и затем лишь вспомнил о том, чем занимался. Рука моя сама собой протянулась к клубку ярких сплетений, идущих от ближайшего дерева, и аккуратно вытянув одну из нитей, я соединил ее с оболочкой кемета, почему-то бесцветной, как и оболочки всех остальных людей, находящихся неподалёку. Затем таким же образом я дотянулся до жизненных потоков сросшихся сосен, и направил их к бесчувственному телу Тукка, аккуратно соединив и подвязав. Теперь их жизнь перетекала к кемету, быстро тая и истончаясь, вскоре превратившись в почерневшие и осыпающиеся плети. Тогда я достал нити с десятка ближайших деревьев, собрав в пучок, перекрутив для надежности, и вновь связал с едва заметным биением жизни кемета. Весь этот процесс даже не вызвал у меня никакого удивления, только спокойную сосредоточенность, как будто подобное путешествие по тонким мирам давалось мне каждый день и не по одному разу. Будто старуха-вязальщица, я сноровисто сплетал всё новые и новые нити, обращая их в узор жизни. Сложно сказать, сколько времени это продлилось, но когда я закончил, сил у меня уже не осталось даже на то, чтобы закрыть глаза. Мир почему-то перевернулся с ног на голову, но я оказался не в состоянии проверить, отчего же. Чьи-то руки подхватили меня и понесли прочь. Тьма вновь сомкнулась надо мной, поглотив всё сущее. Я вновь вернулся в привычный мне мир и ощутил всю его тяжесть. Близнецы желтоватыми дисками повисли надо мной, будто глаза небесного гиганта, с удивлением разглядывающего букашек, ползающих внизу. Темная тень заслонила их, и последний свет исчез. Я провалился в небытие.

***

Бескрайние и могучие леса Ауреваля, дом древних богов и земля сказаний. Здесь, среди шумящих высоко над головой сосен и под могучими ветвями елей жила старая магия. Ее дыхание ощущалось в холодных ветрах, приходящих от белесых отрогов гор Трора и в шелесте листвы под ногами. Земля дышала свободно и полной грудью, вечная и непоколебимая. И под покровом ее двигались двое случайных странников, старый и молодой.

- Я править хочу, отец! – кричит темноволосый юноша, забегая перед идущим седовласым длинноволосым старцем и заставляя того остановиться и опереться на свой посох.

Серые глаза его горят от возбуждения, на пухлых щеках – румянец, а длинные волосы, слипшиеся от пота, лезут в глаза, заставляя юношу постоянно одергивать их.

- Правят вожди, - спокойно отвечает отец.

- Но ведь они слушают тебя, поступают так, как ты говоришь, - не унимался юнец.

- Я лишь даю советы. Люди сами решают, как им поступить.

- Но ведь тебе стоит лишь захотеть, и все кланы присягнут тебе на верность! Мы соберем целую орду, и покорим весь мир, сделаем его таким, как должно.

- Думаешь, будто знаешь, как должно? – грустно улыбнувшись, спросил старик. На его морщинистом добром лице пролегла тень большой усталости, но он упрямо продолжал шагать вперед, не обращая на нее внимания.

- Должно быть справедливо.

- Истинно так. Но справедливость для каждого разная, так почем тебе знать, чья верна?

- Того, кто сильнее.

- Но для этого тебе нужно стать сильнее всех, а пока что ты едва ли можешь смотреть на изнанку мира, не падая от усталости.

Юноша выглядел разочарованно, но уже через мгновение упрямство вновь проступило на его лице. Смахнув надоедливые прядки, он бросился вслед за уходящим отцом, передвигавшимся быстро и бесшумно подобно лесному духу.

- Но ведь ты – сильнее всех.

- Когда доживешь до моих лет, всё поймешь, - многозначительно ответил старик.

- Отец? Как можно получить силу остальных Хранителей?

- Так же, как мы получаем силу от оленя, поедая его.

- Но ведь съев оленя или кабана, я не становлюсь сильнее.

- Становишься, ведь если бы ты не съел его, у тебя бы не было сил на прогулку по лесу.

- Но это всего лишь временная сила. Я могу съесть грибную похлебку, и тоже стану немного сильнее…

- В грибе силы меньше, чем в олене, а в олене меньше, чем в человеке. Хранитель сильнее их всех вместе взятых.

- Тогда я съем их всех!

- И в лучшем случае просто набьёшь живот, - рассмеялся старик, - а потом тебя забьют камнями, и на этом всё закончится. Неспроста акт поедания человека человеком запретен: когда сможешь смотреть на изнанку, поймешь, как и что в этом мире устроено.

- Ты только говоришь, что я пойму, а сам ничего не объясняешь!

- Потому что ты жаден и нетерпелив. Если не сможешь обуздать себя, не сможешь и познать свою силу, она будет сгорать в тебе. Жизнь даже самого неприметного дерева – священна, а ты помышляешь о поедании себе подобных, лишь бы заполучить больше власти над другими.

- Но мы ведь убиваем животных для еды и одежды, рубим деревья для жилищ. Чем это отличается от того, в чем ты меня обвиняешь?

- Мерой, Килмар. Именно ею. Волки не убивают больше, чем нужно для выживания. В них эта мера вложена Создателем. Нам же он дал разум, дабы мы сами могли выбрать свою меру для создания собственного мира: мы определяем, сколько сможем вырастить детей, а не как дикие животные спариваемся при любых подходящих условиях, выбираем, сколько заготовить мяса на зиму, а не бегаем по лесам в метель и холод в надежде наткнуться на случайную добычу. Мы строим себе жилища, шьем одежду, делаем инструменты и оружие. Но всё, что мы создаем – мы отбираем у других: жизни зверей и птиц, деревьев, воды и даже воздуха. И мера для нас должна быть такой, чтобы сберечь как можно больше жизней: построить себе маленькую хижину вместо большого дома, собрать мертвые сухие ветки для костра, а не рубить целую сосну, не ловить рыбу на нересте, а солить ее до этого, сделав запасы. Только тогда мы сможем жить в гармонии с этим миром и пользоваться силой, даруемой им. Я собирал свою силу по крупицам в течение долгих лет, брал лишь то, что преподносил мне этот лес и эта земля, и теперь она питает меня. Мне больше не нужна пища и не нужен сон, не нужен огонь, чтобы согреться. Я больше не нуждаюсь в жизни других живых творений, и вскоре достигну абсолютной гармонии с миром.