Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

Следующие дни превратились для меня в непрекращающуюся пытку: я пытался вспомнить, и никак не мог. Боль была не физической, но другого толка, какая бывает от долгого умственного напряжения. Это был единственный способ остановить Килмара. Я знал: он враг мне. Не только по причине неизвестности его мотивов и происхождения, но и потому… Я никак не мог сформулировать причину моей неприязни к этому существу, кем бы он ни был, демоном ли, богом или тем и другим. Стоило ли вообще доверять Антартесу, единственное желание которого – защитить своё творение всеми силами и даже ценой собственной жизни? Меня раздирало на части, но я упрямо продолжал копошиться в своей памяти, силясь вырвать из лап забвения нужный фрагмент. Антартес сообщил мне способ остановить Килмара, отдал мне нечто необычайно ценное, что мой человеческий разум не смог вместить, не смог осознать, и потому спрятал от себя самого, дабы сберечь целостность рассудка.

Меня куда-то тащили, как я предполагал – к Лику Огреда, но как в таком случае эти дикари собирались защитить себя от моих возможностей взаимодействия с Изнанкой, представить себе не мог. Наверняка они предусмотрели такой поворот событий, однако полной уверенности в умственных способностей этих зверолюдей у меня не было. Зин лично кормила меня на привалах, ни на минуту не давая ослабить стягивающие меня по рукам и ногам веревки, как будто будь у меня свободными хотя бы ноги, я бы бросился бежать в лес под прицелом трех десятков луков подобно испуганной лани. Странного вида каша, которую ели дикари, и которой кормили меня, действовала подобно снотворному, и уже после первой трапезы я едва мог осознавать этот ее эффект, не говоря уже о более серьезных мыслях. Никто не обращал на меня внимания сверх нужды, и все мои попытки заговорить сталкивались с ледяной стеной молчания, и даже Зин, постоянно обихаживающая меня, за всё время пути не проронила ни слова. Я чувствовал себя донельзя уставшим и разбитым, постоянно хотелось спать, и новых попыток откопать сокрытое знание я уже не предпринимал, растворившись в блаженном сонном тумане.

Спустя, наверное, неделю меня привели туда, где всё начиналось, а точнее, в пещеры, испещрявшие пространство вокруг культовой поляны, на которой возвышался странный дуб с человеческим лицом. Я и представить себе не мог, что всё то время, пока мы шли через лес к Лику Огреда, мы шли над огромными системами искусственных пещер, замаскированных так тщательно, что даже кеметы не смогли их обнаружить. Входы в них представляли собой крошечные дыры в земле, закрытые сверху дерном, камнями или кустарником. Меня, всё так же связанного и упелёнанного без возможности пошевелить даже мизинцем, передавали с рук на руки и опустили в открывшийся лаз, зияющий темнотой. Я почувствовал холодное прикосновение земли и опавшей листвы, камней и корней, а затем очутился в узком пространстве туннеля, едва освещенного далеким светом факелов. Стены его оказались выложены аккуратно подогнанными друг к другу камнями без видимых следов какого-либо раствора. Здесь меня приняли еще двое незнакомых мне дикарей, не обменявшимися с теми, кто был на верху, даже парой слов.

Тоннель, длинный и извилистый, потихоньку расширялся. Стены его блестели от влаги, и с потолка постоянно капала вода, но скапливаться внизу ей не давал уклон, и редкие ручейки стекали куда-то вниз, возможно, в какие-то подземные каверны, специально для этого предназначенные. Вскоре выяснилось, что мое предположение оказалось верным. Меня вынесли в большую пещеру, стены которой были также выложены камнями, на этот раз плоскими и подогнанными друг к другу почти без швов. Справа и слева от входа были проделаны желоба, по которым вода стекала в отверстия, уходящие куда-то на нижние уровни. Стены пещеры, безупречно ровные и гладкие, покрывали различные изображения, в основном различного рода животных и сцен охоты. В центре – массивный каменный алтарь, и сложенные опять-таки из камня жаровни, в которых весело потрескивал огонь, наполняющий подземный зал таинственным светом. Но в этом месте мы долго не задержались, и дикари понесли меня дальше.

Все мои попытки заглянуть в Изнанку почему-то не увенчались успехом. Возможно, дело тут было в тумане, окончательно воцарившемся у меня в голове, но даже эта мысль далась мне с трудом, и единственное, что мне оставалось – это вяло ворочать головой и осматривать местные достопримечательности, пытаясь запомнить дорогу назад. Но после нескольких похожих одна на другую пещер, каких-то кладовых, залов, мастерских, комнат-спален с кучей сваленных у стен шкур и мехов, я уже отчаялся припомнить обратный путь.

В конце концов меня внесли в небольшое углубление в одной из стен, проход который по ширине и высоте не сильно превышал диаметра моего тела, что было больше похожее на заделку для очередного коридора. Влезший вслед за мной дикарь, чей рост, в отличие от моего, позволял ему преспокойно передвигаться по этим системам залов и коридоров, не пригибаясь, не стал меня развязывать, усадив на каменный уступ, и тут же выбрался обратно. Послышался скрежещущий звук, и пятно света на месте прохода закрылось. Я остался один в совершенной темноте. Опять.

***

Меня собирались преподнести Килмару как особо дорогое и вкусное блюдо – в этом у меня уже не оставалось сомнений. Поверить во всё происходящее трудно, но необходимо. Оставался открытым только один вопрос: когда всё это случится? Лесной бог, кем бы он ни был, пребывал в физическом обличье, а значит, его можно убить. Антартес упоминал что-то с этим связанное, но этот момент выглядел абсурдным, и потому я подвергал его большому сомнению. Съесть его плоть – вот что предлагал Антартес, всю без остатка. Но разве это возможно? Нужно ли есть и кости и внутренности, когти и зубы, если воплощение Килмара, как говорят легенды – огромный медведь? На это у меня уйдут недели. Быть может, в этих словах присутствует некое иносказание, и мне нужно понять его смысл, прежде чем вступать в битву. Но я даже не мог выбраться из каменного мешка, в который меня поместили эти подземные дикари, не говоря уже о сражении с Килмаром. Здесь, в этих пещерах они смогли выжить, прячась от всего мира, почти под самым носом у развитой цивилизации, которая, возможно, и стала причиной, по которой они стали жить глубоко под землей. Ах если бы я только мог освободиться и поговорить с кем-нибудь из их правителей, если бы на моей стороне был хотя бы мой отряд, оставшийся теперь где-то в лесу Килмара… Но я один, я связан и никак не могу дотянуться до Изнанки, не могу воспользоваться знанием и силой, данной мне Антартесом. Один в темноте.

В первый день зимы, настоящей зимы, а не той, вызванной вмешательством Альвина, за мной пришли. Семь человек, включая мою старую знакомую, отодвинули камень, и вытащили меня из тюрьмы, в которой я пребывал последние две недели. Я уже не осознавал происходящего, поскольку разум мой, пребывавший уже до заточения в блаженном тумане, уснул окончательно. Темнота и тишина, ни единой возможности пошевелиться. Я уже не чувствовал своего тела, не чувствовал своего разума, а боль и переживания растворились подобно сахару в парном молоке, лишив мотивов к сопротивлению. Все чувства заснули, оставив только долгожданное блаженное спокойствие, к которому я так страстно стремился все эти годы, пока Пугало пытался вернуть меня к жизни посредством боли и ненависти. Когда меня вновь пронесли через все коридоры и залы, я уже не мог отличить один от другого, и все они слились в бесконечный подземный мир, мир камня, пустоты и смерти.