Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

- Он уже совсем близко, - наклонившись к самому моему уху, прошептала Зин, но голос ее почему-то был совсем другим. Голосом Антартеса.

На ее смуглом широком лице читалась тревога, будто появление Килмара для нее означало не меньшую опасность, чем для меня. Мои «носильщики», казалось, тоже были не в восторге от всей этой затеи, но предпочитали хранить молчание, следуя лишь указаниям Зин.

- Почему вы так ревностно оберегаете Изнанку от вторжения таких как я? Кто завещал вам хранить ее? – сам не слыша своих слов, задал я давно мучающий меня вопрос.

- А кто завещал тебе ходить прямо на двух ногах, кто завещал говорить? Люди должны видеть только то, что могут видеть их глаза, и именно поэтому Изнанка сокрыта ото всех. Эти несчастные создания – одни из первых детей Творца, и последние из тех, кто способен заглядывать на другую сторону. Твой же род… наш род был лишен этой возможности, и на то у Него были особые причины.

- Но всё же я могу видеть её, как это делает Килмар и другие, подобные ему.

- И слава Творцу, что таких чудовищ в нашем мире осталось лишь двое. А вскоре и вовсе только он один, - теперь голос уже принадлежал Зин. С кем же я всё-таки говорю? Туман, поглотивший меня, начал рассеиваться и открывать реальную картину мира.

- Это ведь как-то связано с поглощением душ? Думаешь, когда он покончит со мной и всеми остальными, он оставит Изнанку в покое? Это ведь глупо. В голове у такого древнего чудовища как Килмар может твориться все что угодно, и едва ли вы сможете предугадать его действия.

- Его действия гораздо легче предугадать, нежели твои. Он перестал быть человеком, и потому его стали связывать определенные законы, - снова раздался в моей голове голос Антартеса, яркий и звонкий, - Он – воплощение зла, демон, который пожирает души людей, он – тьма. Но он не истинный бог, он бывший человек, от которого осталась лишь заложенная в него идея, с помощью которой он и обрел нынешнее могущество. Ты же пока – не свет и не тьма, ты можешь поступать так, как тебе вздумается, и невозможно предугадать, как отразятся твои действия на Изнанке мира.

- Что ты хочешь этим сказать? Раз он – зло, то разве не должен он в таком случае уничтожить мир?

- Когда он пожрет все души, когда уничтожит то, что было создано такими как он, всё его существование утратит какой-либо смысл. А смысл его был в противостоянии Добра и Зла, бессмертия души и небытия. Ему всегда должен противостоять тот, кто выступает за свет, за силы добра. Таковы условия их существования, и только так Творец позволил им стать теми, кто они есть, иначе весь наш мир давно бы перестал существовать, обратившись в хаос.

- Но почему вы тогда противитесь тому, что определил сам Творец? – обратился я уже к Зин, чьи очертания уже стали мне отчетливо видны, - если он создал законы, по которым боги могут существовать, зачем вы хотите избавить от этого мир?

- Затем, чтобы никто из тех, кто возжелал обрести подобное могущество, не имел ни малейшего шанса осознать свою человечность. Ибо если это произойдет, не станет ни Добра и ни Зла, ни Света и ни Тьмы, и когда правила будут уничтожены, наш мир встанет на край погибели. Если не останется никого, кто будет владеть подобной силой, если не останется ничего из того, что не было запланировано Творцом, наш мир будет в безопасности. И тогда мы наконец перестанем нести свою службу.

Дневной свет ослепил меня. Он, казалось, выжег мне глаза, и я не мог видеть ничего, кроме бесконечно белого сияния, проникающего, казалось, в самые глубины моего разума. Я не мог понять, происходил ли этот разговор на самом деле, или я оказался в плену очередных галлюцинаций, потому как здесь, на поверхности, я будто пробудился ото сна, а всё остальное так и осталось под землей. Меня куда-то волокли, но я не видел ничего, не мог открыть глаза. Наконец я почувствовал, как путы мои ослабли, а затем и вовсе спали с меня, но всё равно не мог пошевелить ни рукой ни ногой. Послышался звук удаляющихся шагов, и я снова оказался один.

***

Несколько часов потребовалось мне для того, чтобы прийти в себя. Удивительно, но за это время никто так и не побеспокоил меня. Холодный зимний ветер приятно холодил кожу, и я просто лежал, вновь привыкая к солнечному свету, едва не лишившему меня зрения. Когда глаза мои снова смогли видеть, я обнаружил себя всё на той же поляне под огромным дубом, на котором всё так же отчетливо выступало лицо древесного старца, именуемого кеметами Огредом, одним из первых жертв Килмара на своем пути перевоплощения в бога зла, обреченного на бесконечное пожирание душ. Теперь-то я осознал всё, что хотел донести до меня Антартес, осознал, что спрятано в потайной комнате моего разума и чему с этого момента стоило там и оставаться. Если Добро не может существовать без Зла, то не мог и Антартес существовать без Килмара. Но поскольку бога-Феникса больше не стало, его место предстояло занять мне. И именно поэтому я не мог уничтожить Килмара, ибо после его смерти не мог бы существовать и я сам.

Солнце внезапно закрыла огромная черная туча, и окружающий лес погрузился в тяжелый сумрак. И в сгустившейся темноте я наконец увидел его. Пара яростно горящих глаз, нечеловеческих, наполненных первобытной злобой и яростью. Этот взгляд продолжал буравить меня, но Килмар почему-то не решался приблизиться, предпочитая наблюдать за моими беспомощными попытками подняться на ноги. Туман совершенно исчез из моей головы, и я наконец мог совершенно ясно мыслить, не позволяя нахлынувшему страху наделать глупостей. Тело не желало слушаться меня, в все, что оставалось – это вновь и вновь пытаться размять затекшие конечности, отдающиеся пульсирующей болью при каждом движении.

Килмару все-таки надоело находиться в роли наблюдателя, и он, медленно, будто опасаясь спугнуть меня, выбрался на поляну. Как я и ожидал, древний бог принял медведеподобный образ: существо, высотой почти десять футов и шириной больше дуба, находившегося за моей спиной. Густая серая шерсть покрывала его с ног до головы, длинная и совсем не похожая на медвежью. Пожалуй, можно даже было сказать, что вместо морды у Килмара было нечто похожее на лицо, и оттого образ его становился еще более жутким, противоестественным. Это был образ бога зла, демона леса, должный навевать ужас на своих врагов и в то же время быть максимально смертоносным. Я знал, что оболочка эта – смертна, и потому Килмар принял облик максимально смертоносный: даже при таких размерах он двигался бесшумно и с невыразимой грацией, будто перетекая с места на место, а под толстым слоем шерсти перекатывались тугие шары мускулов. Казалось, одним ударом своей лапы, вооруженной рядом длинных и острых когтей, Килмар способен перерубить дерево, и я отчетливо осознал: меня этот зверь сможет проглотить целиком. Такими описывались оборотни – люди, по преданиям, способные превращаться в зверей, и, возможно, желая возродить древние страхи, Килмар решил принять именно такую форму.