Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

Добраться до тракта и по нему отправиться в сторону Морхейма – вот и всё, что я смог придумать. Скорее всего, на подавление восстания в Ауревале император уже отправил свои легионы, и, возможно, именно об этой армии говорил Килмар. Мне следовало как можно быстрее добраться до столицы фемы и хотя бы попытаться остановить кровопролитие, попытаться образумить Августина. Внутренне я, однако же, осознавал всю тщетность этой затеи: пощады теперь не будет никому, и прибывший легион вместе с карательным корпусом Ордена сравняют всю фему с землей, а мирных жителей отправят в пыточные подвалы и на костры за сговор с еретиками. Затем император издаст новый эдикт: поставит новую администрацию, отдаст часть земель в пользу Ордена и Церкви, пошлет верных ему командиров, выделив земли и им и их солдатам, а затем новый поток поселенцев компенсирует потерянные рабочие руки. Всё начнется с чистого листа, а память о мятежном стратеге будет старательно вымарана из истории. Если, конечно, сил Килмара не хватит для того, чтобы одолеть войска империи. Если у меня не получится остановить его раньше. А вот как одолеть десятифутового монстра будучи обычным человеком, я пока не придумал. Наверняка Килмар не так прост, как кажется, и эта его форма малоуязвима для мечей и копий. А потому придется припомнить кое-какие сведения о подобных существах, и принять соответствующие меры. Я чувствовал щемящую тоску, подобно тискам сжимающую мою грудь: у меня просто не осталось выбора, как и говорил мне когда-то Пугало. Мне придется принять свою сущность, или умереть, не в силах спасти кого-либо. Но эта смерть, возможно, стала бы спасением для человечества, ведь без богов, безумных, как Антартес, враждебных и агрессивных как Килмар, всё снова встало бы на свои места, и даже дикари, державшие меня в плену, смогли бы существовать спокойно в своем подземном городе и бессмысленно молиться дубу с человеческим лицом. Мне было бы достаточно броситься на собственный клинок, чтобы лишить Килмара удовольствия предстоящей битвы, чтобы нарушить Закон, предписывающий Добру сражаться со Злом. Но тогда целая фема, опутанная паутиной обмана, обречена будет сгореть в пламени инквизиторского костра, как и Августин, как и моя любовь. Мелисса. Лишь ради нее одной я находил в себе силы двигаться вперед, пробираясь через всё усиливающуюся снежную бурю.

На мне лишь тонкая рубаха, кожаные штаны и сапоги, даже мой верный родовой меч остался внизу, в темных пещерах странных стражей Изнанки. У меня не осталось ничего, что могло бы помочь мне выжить в этих диких лесах, в четырех днях пути от тракта и, скорее всего, от руин Гелема. Снег таял на моём лице и забивался в отросшую бороду, от холода я уже не чувствовал ни рук ни ног, и едва мог передвигаться вперед в этой ледяной пустыне посреди суровой ауревальской зимы. Сложно сказать, сколько времени прошло, однако солнце уже почти закатилось за горизонт, освещая мне путь только красноватыми отсветами холодного заката, выглядывающего из-за туч далеко за горизонтом. Я шел вперед, пока совсем не стемнело, и тело мое не перестало мне подчиняться, окоченев окончательно и бесповоротно. Подняв нижние ветви ближайшей ели, я с трудом залез в это импровизированное убежище, где хотя бы не оказалось снега, и, свернувшись калачиком, попытался заснуть. Жизнь во мне поддерживала только запертая в глубинах сознания сила, и я прекрасно осознавал это. Любой другой на моем месте давно бы уже умер от переохлаждения, но мне пока что приходилось платить только страданиями умирающей плоти, усилием воли заставляя кровь циркулировать по венам хоть немного быстрее. Здесь, под сенью древнего дерева, никогда прежде не пускавшего под свои своды человека, не слышавшего стук топора и человеческой речи, я огородился от всего мира, обернувшись в кокон, защищающий меня от ветра и холода. Сознание мое будто пыталось раздвоиться, и мне стоило больших усилий воспрепятствовать этому. Возможно, именно на это рассчитывал Килмар, надеющийся на то, что когда холод и голод почти прикончат меня, я наконец не выдержу, и выпущу наружу ту силу, которая сделает меня равным ему.

Сон, спокойный, но холодный, укутал меня подобно снежному одеялу. Все тревоги и страхи покинули меня, как покинул этот мир и тот, кто их насылал. Теперь это был самый обычный сон самого обычного человека, дарующий отдых и покой, не грозящий страшными видениями и душевными терзаниями. Возможно, я просто умирал, хотя и не осознавал этого. Постепенно холод сменился успокаивающим теплом, эйфория тронула мой уснувший разум, и я будто снова оказался у жаркого очага в своей комнате в «Утренней звезде», снова кутался в плед и пил пряное вино. Зима была совсем в другом месте, за окном, где бушевала метель и носились крупинки снега, здесь же – лишь царство тепла и покоя. Хотелось остаться в нем навсегда. Но я не мог.

Открыв глаза, я поначалу никак не мог сообразить, где же нахожусь. Вокруг сплошная темнота, не слышно ни звука. На мгновение мне снова показалось, будто я оказался в своей каменной темнице, будто дикари всё-таки настигли меня и отволокли обратно. Но холод, пусть и не такой жгучий, как прежде, заставил меня припомнить, где я очутился. Под елью оказалось достаточно тепло и уютно, и потому, как только я покинул своё убежище, жгучий холод снова набросился на меня с новой силой. За ночь весь лес замело, и снега набралось не меньше полутора футов, так что первые же шаги наполнили им мои сапоги под завязку. Следовало двигаться как можно быстрее, иначе я рисковал окончательно отморозить себе всё тело и подхватить лихорадку. Пожалуй, любой обычный человек на моем месте давно бы уже лег в снег и умер от холода, но заключенный во мне дух никак не желал расставаться с этим телом, изо всех сил поддерживая в нем жизнь и продлевая мои страдания. Холод был похож на тысячи раскаленных иголок, одновременно врезающихся в меня со всех сторон. Он жег ничуть не хуже железа, и кожа на руках начала белеть и трескаться, утрачивая чувствительность. Невыносимо хотелось есть и пить, и если жажду я смог хоть немного утолить путем поедания снега, сводящего судорогой зубы, то добыть пищу в этом зимнем лесу у меня не было ни единого шанса.

Я бежал, пока силы окончательно не покинули меня, затем поел еще немного снега, ощущая, как иглы льда терзают меня изнутри. Невыносимая боль преследовала меня по пятам, и в какой-то момент я уже не мог думать ни о чем другом, кроме смерти. Единственного способа избавиться от этой боли. Отчаяние, черное и гнетущее овладело мной так сильно, что я уже не мог думать как человек. Я превратился в животное, бегущее вперед, туда, где находилось человеческое жилье, где можно согреться и поесть. Холод теперь стал частью меня, моей плотью и кровью, и в какой-то момент мне стало казаться, будто жгучая боль в белых как лед конечностях всегда жила во мне. Я много раз пытался развести огонь, но руки уже не слушались меня, и всё, чего я добился – это разодранных в клочья ладоней, уже даже не истекающих кровью, застывшей где-то глубоко в сердце.