Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

Но героические усилия легионеров, развернувших фронт сражения и выдержавших удар кавалерии противника, оказались тщетны. Корнелий оказался куда более опытным и разумным полководцем, и за каждую свою ошибку Сервий должен будет заплатить кровью своих солдат. Из чащи позади легионов полетели стрелы, выкосившие остатки вспомогательных войск, а затем, когда сопротивление оказалось подавлено, из-за стволов деревьев показались всадники на низких мохнатых лошадях. Кеметы. Теперь армия Сервия почти что оказалась в кольце, с одной стороны связанная боем с основными силами фемного войска, а с другой прижатая обстрелом примкнувших к стратегу кеметов. Я невольно вспомнил, как обращались со своим луком Тукка, Ррек и Шеффе, и прикинул шансы оказавшегося беззащитным тыла легионов на выживание. И шансы эти показались мне не самыми многообещающими. Гвардия легата, построившись черепахой, медленно отступала, оставшиеся без поддержки конницы и пехоты лучники и арбалетчики разбегались во все стороны, и гибли под непрекращающимся обстрелом. Вокруг царил полнейший хаос, централизованное командование прекратило раздавать приказы, и командирам приходилось действовать по собственному усмотрению. Задние ряды фаланги укрылись за щитами, и обстрел теперь не причинял им особого ущерба, однако все, кто не бежал и кто не мог укрыться за спасительными щитами, в том числе и ала Авла, могли надеяться только на толщину собственных доспехов. Дважды отравленные кеметские стрелы чиркали по моему панцирю и еще несколько прочно засели в щите, так что я начал ощущать его тяжесть. Авл пытался уйти на левый фланг и, обогнув ряды фаланги, ударить противнику в тыл. Мне не оставалось ничего иного, кроме как следовать за ним в этом направлении. Когда катафрактарии уже почти достигли намеченной цели, кеметы, истратив весь свой запас стрел, ринулись в атаку. Это выглядело почти что смешно, если бы не длинные и тонкие как иглы копья, нацеленные на лишенный копейщиков тыл легиона. Маленькие их лошадки, почти пони, неслись, однако же, быстрее ветра, и хотя люди эти ничего не знали о плотном и ровном строе, в котором атаковали имперские катафрактарии, удар этот наверняка погубит немало легионеров.

Я отстал от двигавшихся плотным строем воинов Авла, но ничего не мог с этим поделать и потому чувствовал себя особо уязвимым. Шум битвы, забытый за долгие годы, оглушал, а тяжелые доспехи мешали двигаться свободно. Через прорези в шлеме я едва мог различать то, что происходит прямо передо мной, не говоря уже о том, чтобы оценить складывающееся положение целиком. Что-то невероятно сильно ударило мне прямо в забрало, и на мгновение я даже лишился сознания, совершенно потеряв ориентацию в пространстве и выронив копье из рук. В голове стоял гул, заглушающий все прочие звуки, а во рту чувствовался привкус крови, но хуже всего то, что смявшееся от удара забрало окончательно лишило меня обзора и негнущимися руками мне только ценой неимоверных усилий удалось поднять его, снова вернув себе зрение.

Всё окружающее меня пространство плыло и двоилось, и я едва не направил коня прямо на дружественный строй, приготовившийся встречать конную атаку противника. От боли я едва мог внятно соображать, пытаясь только не выпасть из седла и удержаться в стременах. Крики раненых и умирающих оглушили меня, втянув в кажущуюся бесконечной карусель кровавой битвы. Желудок взбунтовался, и я едва успел перегнуться набок, прежде чем жесткий спазм не вывернул меня наизнанку. По крайней мере, шлем спас мне жизнь, иначе бы кеметская стрела проделала в моей голове парочку незапланированных отверстий, и никакие силы бы уже не смогли спасти меня от мгновенной смерти. Я так и не понял, когда конь успел вынести меня на открытое пространство, но в какое-то мгновение я просто оказался вне той кровавой мясорубки, что расстилалась теперь позади меня. Сознание постепенно пришло в норму, и я обнаружил себя безнадежно отставшим от людей Авла. С этого фланга легион едва держался, и окинув поле битвы ничем теперь уже не стесненным взором, я без труда обнаружил того, кого искал.

Августин, облаченный в мощные алые доспехи мелькатских рыцарей, переделанных имперскими оружейниками в более подвижный и крепкий их вариант, окруженный группой таких же алых воинов, истреблял левый фланг войска Сервия. Ала катафрактариев под предводительством Авла, казалось, попросту растворилась в хаосе, царившем в том месте, где Августин смог прорвать фалангу, и я нигде не мог обнаружить своего старого знакомого и его людей. Я остался совсем один посреди огромной битвы, лишенный поддержки и того единственного оружия, которое могло хотя бы ранить Килмара, если он всё-таки объявится. И в тот же момент будто какое-то проведение указало мне, что нужно делать дальше. Некое озарение, наступающее в момент невероятного напряжения сил человека, рассекло мир надвое, представив мне выбор: либо в этом сражении погибнут еще многие тысячи, и стороны перебьют друг друга, не в силах одержать верх, либо я убью Цикуту. Или он прикончит меня. И третьего не дано. Только так можно заставить Килмара проявить себя.

Пожалуй, не было в Ордене никого, кто мог бы соперничать с Августином по части внушения окружающим безотчетного страха и ужаса. Я был, вероятно, единственным человеком, на которого аура Цикуты не действовала. Именно поэтому я, тогда еще совсем юный адепт, не дрожавший при одном только виде этого человека, заслужил с его стороны некое подобие уважения, а потом и вовсе стал его учеником в освоении непростого дела государственной службы, чтобы впоследствии влиться в ряды карателей Ордена. И именно из-за него затем я перешел во внутреннюю службу Террасариев, разочаровавшись и в боге и в тех людях, которые называли себя «его справедливой дланью». Я был слишком отвлечен от мира, чтобы идти с Августином по одному пути, и именно поэтому мифы, легенды и чудовища, которые уже много веков как исчезли с лица земли, заменили мне «согревающее пламя костра», как любил выражаться сам Цикута. Он был идейным человеком до самых кончиков пальцев, и не встречал я больше никого, кто был бы также умен, но в то же время фанатичен. Возможно, глубоко в душе Августин знал, насколько глубоко ошибается в своих принципах, но никогда не мог в этом признаться даже самому себе. Именно это, в конечном счете, привело его к открытому восстанию против империи и предательству той веры, которую он взращивал и лелеял всю жизнь. Это, а не злая воля Килмара, превратила его в того, кого я сейчас видел перед собой. Можно исцелить раны физические, можно даже исцелить раны душевные, но восстановить то, что осталось от крушения дела и веры всей жизни Августина, не смог бы даже бог. Откровения, постигшие несчастного инквизитора здесь, в лесах Ауреваля, могли вызвать у него либо полное отторжение, либо кардинально поменять взгляд на весь мир в целом. Но когда ты еще молод, такая смена приоритетов вызовет разве что большое потрясение. Августина же это уничтожило, он уже не знал, как и не мог жить по-другому. Он стал символом целой эпохи. Он же стал ее концом.