Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

Я ясно видел, как кровь, покрывающая и без того алый панцирь инквизитора, стекает тонкими ручейками вниз, и капает на истоптанную и изрытую землю, превратившую снег в черную кашу. Моргенштерн с обломанными местами шипами покоился в его руке с невероятным изяществом, и будто был ее продолжением. Несмотря на преклонный возраст, Августин оставался опытным воином, и количество мертвых тел вокруг него только подтверждали этот факт. Гнедой жеребец, на спине которого восседал инквизитор, неистовствовал, омытый кровью десятков поверженных врагов, и, окруженный врагами еще живыми, вертелся и брыкался, круша собственной броней и копытами тех, кто рискнул подойти слишком близко. Еще пятеро инквизиторов, его самых верных сподвижников, бились с ним рядом, не давая легионерам сомкнуть стену щитов и перестроиться для контратаки, все они уже были измотаны до предела и наверняка ранены. Пять сотен оставшихся в живых конных стратиотов пытались окончательно сломить сопротивление на этом фланге, однако закаленные в десятках боев ветераны Сервия не желали сдавать позиции. Людей Авла нигде не было видно, что неудивительно, однако они наверняка должны были ударить в завязшую конницу противника, а значит, драться где-то неподалеку.

Разрубив мечом копье одного из набросившихся на меня кавалеристов, пробившихся через редкий строй легионеров, я проскакал дальше, оказавшись всего в паре десятков футов от Августина. Несмотря на увлеченность боем, он всё-таки заметил моя, и взгляд его, до того момента сосредоточенный, вспыхнул такой невиданной злобой, что я невольно отшатнулся, будто обжегшись. Свалив очередным ударом подвернувшегося под ноги мечника, Августин пришпорил коня и на всем скаку протаранил попытавшихся выстроить стену щитов легионеров, вылетев прямо на меня. Кажется, никто, включая и самого инквизитора, не ожидал подобного поворота событий. Я едва успел выставить перед собой щит, прежде чем тяжелый шар моргенштерна, описав незамысловатую дугу, опустился на него со всей своей разрушительной силой. От удара, рука, держащая щит, разлетевшийся вдребезги, перестала функционировать, и мне стоило больших усилий удержаться в седле. Сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда я в последний момент успел парировать следующий удар, и именно в этот момент я, как никогда, остро почувствовал себя на пороге смерти. Августин был воином, а не фехтовальщиком, и лучше всего он умел убивать. Убивать эффективно и быстро, не тратя ни одного лишнего движения и не давая противнику ни единого шанса на сопротивление.

- Ты хоть представляешь, что натворил?! – внезапно изменив траекторию удара, Августин заставил коня прыгнуть вперед, оказавшись передо мной на расстоянии вытянутой руки.

В его голосе звучала смертельная ярость и затаенная боль, выплеснувшаяся теперь в целый вихрь ударов, направленных не только на меня, но и на пытающихся свалить его с седла легионеров. В брешь, пробитую Августином, густо полезли всадники и пешие стратиоты, и краем глаза я успел отметить, что своим появлением, похоже, окончательно развалил строй фаланги на этом фланге.

- Она погибла по твоей вине! – отчеканивая каждое слово хлестким ударом, инквизитор окончательно оттеснил меня вглубь строя, давая своим людям возможность прорваться вслед за ним.

- Ты заставил ее пойти против собственного отца и тем самым погубил ее!

Я плохо соображал, и никак не мог понять смысл его слов, приходившихся на каждый удар его чудовищного оружия. Перед моими глазами стояли лишь окровавленные и местами сплющенные шипы моргенштерна, и мой собственный меч, покрытый зазубринами в тех местах, где он столкнулся со сталью оружия Августина. Казалось, еще один удар, и меч мой разлетится на тысячи осколков, а тяжелый шар расколет мою голову. Конь подо мной хрипел и брыкался, сжатый со всех сторон телами убитых, которые не могли даже упасть в тесноте битвы. И только царившее вокруг безумие не давало мне постичь смысл доносящихся до меня слов. Я попытался атаковать в ответ, но всё, чего смог добиться – это секундной передышки, после чего прорвавшаяся конница, ядро которой составляли алые доспехи бывших инквизиторов, смяли последний очаг организованного сопротивления на этом фланге. Вынырнувшее будто из ниоткуда копье, пробило мой доспех, будто он был сделан из мягкой бумаги, а не из многослойной стали, изготовленной лучшими мастерами империи. Я не почувствовал ни боли, ни страха, бесстрастно уставившись на длинное древко, обломившееся и застрявшее где-то под самым моим сердцем. От удара меня откинуло назад, но высокое кавалерийское седло не позволило мне упасть навзничь, повредив однако спину, отчего я перестал чувствовать собственные ноги. Смертельный холод начал растекаться внутри, под доспехами, но я уже не мог осознать этого, погрузившись в черный как смоль туман. Из последних сил я выпрямился и посмотрел туда, откуда пришел удар, но лишь затем, чтобы увидеть, как ала катафрактариев длинными копьями, подобно урагану, сметает захваченных боем противников. Передо мной теперь возвышался один лишь вал из убитых и умирающих, и я вскоре должен буду присоединиться к ним. Августин исчез, как и его сподвижники, убитый движущимся на огромной скорости частоколом копий воинов Авла. Мой друг и учитель присоединился к десяткам тех, кого мне было суждено потерять. Но о ком он говорил в свой последний час? Надвигающаяся тьма огласилась яростным ревом, прокатившимся над всем полем битвы. Килмар наконец пришел за мной.

Тьма, бесконечная и абсолютная, окутала весь мир. Порой она лишь создавала иллюзию всеобъемлемости, как бывает, если ночью облака скрывают звезды, но сейчас я почему-то был точно уверен: этой тьме нет конца. Но это было не Ничто, в котором мне не посчастливилось побывать, наоборот, эта тьма – целый мир, невидимый для человеческих глаз. Здесь кто-то обитал, в этих безбрежных водах океана тьмы таилась если не жизнь, то ее подобие, и я даже догадывался, кто приходился ей хозяином.

Я ощутил себя лежащим на чем-то мягком, укрытым толстым и теплым одеялом. Холод пронзившей меня боли отступил, размылись последние воспоминания о битве, и теперь я оказался в полной безопасности вдали от всего того, что могло причинить мне страдания. Во тьме отчетливо стали прорезаться очертания большой комнаты: вот платяной шкаф, вот стол и стулья, вот большой и мягкий диван, на котором так удобно и приятно сидеть вечерами при свете свечей, положив голову на колени читающей мамы. Откуда эти воспоминания в моей голове? Я попытался встать, и тело показалось мне совершенно чужим. Маленькие тощие ручки едва ли напоминали мои прежние, и легкий укол ужаса заставил меня вскочить на ноги, запутавшись в одеялах и едва не свалившись на пол. Кошмар. Обычный ночной кошмар. Мне снилось, будто я стал совсем взрослым, но чем конкретно я занимался, когда вырос, вспомнить казалось уже трудновато. Наверное, стоило позвать родителей, которые наверняка приласкали бы меня, успокоили и напоили чаем с медом, заверив, что сны – лишь наша фантазия. Но какая-то частичка меня еще сопротивлялась этому желанию. Я потер глаза, слипшиеся ото сна, и, надев тапочки, отправился в сторону двери. В абсолютной тишине, нарушаемой лишь звуками моих шагов, я пытался определить, не спит ли кто-нибудь в столь поздний час, но, в конечном счете, бросил эти попытки, поскольку кроме собственного дыхания не мог услышать абсолютно ничего.