Венди Хиггинс - Сладкое зло [litres]

Повелители — даже мой отец — стали заслонять от света глаза, рука Рахава, в которой он держал пистолет, опустилась.

— Пожалуйста, сядь, — я не командовала Каидану, а умоляла его. И на этот раз он послушался.

Внезапно на меня, как волна, снизошел мир, разглаживая морщины тревоги и страха в моей душе.

В стене зала уже зияла — нет, ослепительно сияла — огромная дыра, и из нее вышел ангел, за ним другой, потом еще и еще, пока их ряды не заполнили все свободное пространство зала. Это были не добрые ангелы, охраняющие людей, а ангелы-воины, носители справедливости, при оружии, которое сверкало тем же блеском, что и рукоятка — наследство сестры Рут. Их волосы разной длины, струясь, ниспадали на огромные белые крылья. В этих ангелах все было яростным и неземным, стойким и благородным. Я едва дышала.

Повелители больше не гикали и не улюлюкали, а, спотыкаясь, бросились к сцене и прижались к ней спинами. Духи-демоны, стараясь сделаться как можно более плоскими, прижимались к потолку и шипели, как коты перед дракой.

— Ч-ч-что… — Рахав заметил, что заикается, выпрямился и начал снова. — Как вы смеете сюда являться?

— Мы идем туда, куда посланы, — ответил ему ангел, который стоял в центре.

— Да-да, конечно, — выплюнул Рахав. — Своего ума у вас ведь нет. А чего вы хотите?

— Ты не убьешь дочь Белиала.

В зале воцарилась гробовая тишина. А мое сердце заликовало.

— Исполины никогда не были вашей заботой. Они наши!

— Ничто на земле не твоё, слуга тьмы.

От злости Рахав сделался красным, как свекла, в углах рта показалась пена.

— Вашему племени не положено вмешиваться в наши дела! Нам даровано право испытывать род людской и поддерживать порядок в собственных рядах.

— Ее время, — ангел посмотрел на меня, — еще не пришло. — Она станет испытанием для многих душ.

Повисла тяжелая тишина. А потом Рахав улыбнулся.

— Отлично. Для нее, — он махнул пистолетом в мою сторону, — еще не время. А для нее — в самый раз. — И прежде чем кто-нибудь успел его остановить, он прицелился в лоб Герлинде и выстрелил. Раздался тошнотворный треск, хлынула кровь, я закричала. Герлинда стала медленно оседать и рухнула на пол. Из тела вырвался дух, его тут же подхватила и унесла прочь пара демонов-легионеров.

Пистолет, который был у меня в руке, со стуком упал на пол, и я опустилась на корточки. У меня не было сомнения, что Рахав, вопреки приказанию ангела, попробует убить и меня, поэтому я стала нащупывать у своей лодыжки рукоятку. Коснулась рукой кожаной кобуры, начала открывать.

Ангелы, полные праведного гнева, одновременно двинулись к сцене. Никто из повелителей не осмелился пошевелиться. Рахав, спотыкаясь, отступил, и несколько ангелов окружили меня кольцом, защищая.

Один из ангелов, с длинными волосами, заметил, что я делаю, и бросился вниз, другие загородили его от посторонних глаз.

— Дитя, — шепнул он мне, — тебе не следует нынче ночью открывать Меч Справедливости.

Этот голос пролился бальзамом на мою душу. Освободившись от бремени страха, побуждавшего меня защищаться, я отпустила рукоятку и выпрямилась во весь рост, потрясенная, но странным образом успокоенная.

Все ангелы устремили взгляды на Рахава. Смертоубийство, свидетелями которого они только что стали, поразило их и оскорбило. Предводитель, стоявший в центре, похоже, боролся с собой, желая не больше не меньше как нарушить приказание и расправиться с Рахавом здесь и сейчас.

— Когда-нибудь, — пообещал он Рахаву. Они поглядели друг на друга глазами, полными ненависти, и ангелы стали один за другим входить обратно в свет и исчезать в нем. Когда ушел последний ангел, свет пропал. В зале опять воцарилась тьма, и повисло напряжение, которое, казалось, можно было пощупать пальцем.

— Когда-нибудь мы вернем себе то, что нам принадлежит, — весь кипя, прошептал Рахав и повернулся к моему отцу. — Накажешь ее так, чтобы она была на волосок от гибели! А теперь забери своего грязного отпрыска с глаз долой! Вы все! Убирайтесь!

Тут начался ад кромешный. Я спрыгнула со сцены и побежала забрать куртку, и со всех сторон исполины вскакивали, хватали вещи и убегали, сшибая по дороге стулья, а иногда и друг друга. Друзья смотрели на меня, не веря в происходящее, по их лицам было понятно, что они страдали сегодня ровно в той же мере, что и я. Даже Джинджер выглядела измученной. А самым ужасным были опустошенные стеклянные глаза Каидана.

Я заметила это за те доли секунды, которые прошли, пока Каидан не сфокусировал зрение. Что-то сломалось у него внутри, когда он увидел меня там, на сцене.

Кто-то взял меня за локоть. Отец.

— Вон отсюда, — зарычал он, пихая меня в сторону других исполинов, спешно покидающих зал. Джинджер схватила Марну за руку, и они помчались бегом, Блейк не отставал. Отец подтолкнул меня вперед, и мы вклинились в толпу.

Я оглянулась в поисках Каидана — мне надо было с ним проститься. Отец покачал головой. Среди общего безумия я сумела встретиться взглядом с Копано, и беспокойство в его глазах отозвалось во мне болью.

Пока я, зажатая в давке, поднималась по узкой лестнице и проходила через неосвещенное фойе, отец не отпускал меня и продолжал подталкивать в спину. А я не оставляла попыток заглянуть за его мощный корпус, стремясь во что бы то ни стало отыскать глазами идущего сзади Кая.

И я его увидела — он сумел к нам пробиться. Чувствуя на талии крепкую отцовскую хватку, я протянула назад руку, и на ней сомкнулись теплые пальцы Каидана. Наши взгляды встретились. В его темно-голубых глазах было отчаяние, терзавшее мне душу.

— Хватит! — отец грубо выругался и оттащил меня. Я вскрикнула. Мы вырвались в морозную ночь, отец помахал ожидающему такси, открыл дверцу и швырнул меня внутрь. Затем объяснил водителю, куда ехать, бросил мне на колени деньги и сказал:

— Прямо в отель. Разберусь с тобой позже.

Дверца захлопнулась, водитель нажал на газ.

— Что случилось в этом клубе? — спросил он меня. — Пожар, что ли?

Я не могла ответить, потому что, повернувшись на сиденье, смотрела на Каидана. Он стоял на краю тротуара, положив руки на голову, и глядел, как я уезжаю. От его губ шел пар, похожий на дым.

Возвращение в школу после этих выходных было чем-то сюрреалистическим. Я попробовала сосредоточиться на Джее и Рони, которые страдали оба. Они не разговаривали, несмотря на попытки Джея извиниться. Но то, что они так глубоко переживают случившееся, давало мне больше надежд на их будущее. Было очевидно, как много они значат друг для друга.

Я не переставала думать о словах ангела — что я стану испытанием для многих душ. Может быть, он блефовал перед Рахавом? Ангелы вообще блефуют? Так или иначе, работать на отца я не стану. Лучше умру.