Goblins - О бедном монахе замолвите слово

Про несколько тумаков старик явно погорячился. Если брать всю историю с бегством из Цзегу, то я уж и не припоминаю, когда в последний раз так опиздюливался.

«И, да — слишком много уважения этим огрызкам».

— Неуважение? Что ж, хорошо. Этот Дао Ли — мастер неуважения! Если он говорит, что в искусстве неуважения он второй — кто посмеет назвать себя первым? Пусть все эти призраки приходят ко мне, я буду не уважать их скопом и по очереди. Что? Они смотрят на меня, как на жертву? Я буду не уважать их до смерти!

Мне кажется, призраки поместья начинают выдыхаться. И если они думают, что смогут избавиться от этого Дао Ли всего лишь выкинув его в лес через стену вайюань — то они ошибаются. Зато в этот раз страшная картина возле эрмэнь украсилась новыми элементами, в виде отпечатков моих туфлей на зловещей роже.

Ванкси, с тоской во взоре наблюдавшая мои попытки ворваться в поместье и всех там не уважить, поведала мне, что, дескать, раньше она считала самым упрямым существом старого барана из овечьего стада на землях семьи Чжоу. Чертова животина, по ее словам, делала только то, что нужно было ей, и не слушалась никого. Так вот, если бы этому барану довелось повстречать меня, то пришлось бы ему назвать этого Дао Ли дедулей и трижды поклониться.

С каждым разом получалось проникать все дальше, ведь этому Дао неведомы страх и сомнения, а еще одно Древнее Зло сказало ему, что если у меня ничего не выйдет, то возмездие, полученное этим Дао за свиные гонки, покажется этому молодому мастеру легкой щекоткой.

Когда я снова добрался до врат эрмэнь, призрак в картине, обезображенной отпечатками моих копыт, решил взяться за дело более основательно. Изображение словно бы подернулось рябью, глаза воина покраснели и засияли потусторонним светом, рот воина начал открываться, будто бы в безмолвном крике, и продолжал делать это дальше и дальше, расходясь до ушей. Лицо, прежде человеческое, приобрело жуткие, совершенно демонические очертания.

А потом эта тварь, ухватившись нарисованными руками за орнамент по краям картины, полезла наружу, сверкая безжалостной краснотой алых глаз без зрачков. Оно вылезло уже до пояса, и жадно щерило пасть, демонстрируя мне в оскале частокол длинных иглообразных зубов.

— Ага! Ты хочешь испугать этого старика?! — воинственно воскликнул я, радуясь, что так и не поужинал. — Думаешь, этот старик тебя боится? Или уважает? Если придется, то этот Дао Ли будет не уважать даже небо, даже Будду! Страшный призрак, живущий в картине, жаждет моей смерти? Да мне плевать на тебя, вот так!

Тварь, прямо на лоб которой прилетела квинтэссенция презрения этого старика и там повисла, в недоумении замерла — даже зловещее алое сияние глаз чуть приугасло. Надо полагать, так с ним еще не обходились.

Развивая достигнутый успех, я еще примерно с полминуты заплевывал тварь из картины, пока она не убралась обратно. Я же, поняв, что так никаких слюней не хватит, выбрался из поместья.

Нашел в лесу родник, набрал воды в небольшой котелок. Заварил чаю из запасов Ванкси, чуть охладил прекрасный напиток, и, забрав котелок с собой, вернулся в поместье.

Плеваться в призраков чаем оказалось гораздо сподручнее.

В главный дом — чжэнфан, меня поначалу пускать не хотели. Створки дверей держались, будто склеенные между собой, выбить их тоже не получилось. Да и, судя по звукам, изнутри их подперли чем-то тяжелым. Но этого старика было уже не остановить!

Кстати, да — старика. Бороду я привел в порядок и решил оставить. Во-первых, я с ней смотрелся солиднее. Во-вторых — привык как к ней самой, так и к тому впечатлению, которое с ней произвожу. Ну, и в-третьих, нравилась она мне.

Так что, в дом я попал через крышу: забраться на нее труда не составило. А потом было уже все просто — достаточно топнуть ногой посильнее, и иссохшая черепица не выдержала. А раз уж почтенный наставник этого мастера велел никого внутри не уважать, то этот Ли выполнит приказ учителя со всем прилежанием и старательностью, развернувшись во всю бескрайнюю широту своей души.

Они смогли отбить и этот натиск, но следующий, судя по всем признакам, должен стать решающим. Да и, несмотря на то, что этом мастер все же оказался выброшен в окно, на этот раз он вернулся к учителю не с пустыми руками: рваный заплечный мешок, поднятый мною из останков какого-то бедолаги стал мне добычей. Помер этот незадачливый любитель острых ощущений явно не своей смертью, чему свидетельствовал его расколотый череп и тяжелая ваза, валяющаяся рядышком. Вазу пытались применить и ко мне, но у них ничего не вышло.

«Знаешь, ученик, а мне на тебя уже пожаловались».

— Старик, ты сам мне велел никого там не уважать! — заявил я учителю, вытряхивая содержимое мешка на траву, вблизи разведенного Ванкси костерка. — Этот младший Дао во всем слушает наставления и выполняет их со всей старательностью. Сказано — не уважать — и пускай содрогнутся даже Небеса!

«Такой матерщины они не слышали даже при жизни, хотя и умерли разбойниками. А плеваться было зачем? Когда с тобой попытались просто поговорить, что ты сделал? Повернулся спиной, приспустил штаны, и сказал: «А ну-ка посмотрись в это зеркало!», один из них развеялся сам, и знаешь, почему?»

— …

«Когда ты набрел на его останки, что ты сделал?»

— Да, вроде, ничего особенного. Из скелета возле дверей чженфан кто-то пытался выбраться и пытался меня напугать, но…

«Но, заткнув пальцы за пояс, ты сказал, что чай у тебя кончился, однако, найдется кое-что получше.»

Из мешка, тем временем, на свет появились тыква Ху-Лу, компас Ло Пань, линейка, квадрат Ло Шу, и еще какие-то талисманы. Судя по всему, погибший был мастером Фэн Шуй, или выдавал себя за такового.

«Ладно, задачу ты выполнил. Прекращай глумиться над этим мусором из поместья. Утром заберешь, что у них там спрятано. Они умоляли больше тебя к ним сегодня не посылать».

— Утром, так утром. Кстати, старик, не так и много я потерял Ци, пока они пытались меня выпить!

«Слабые, дохлые и глупые. На крестьян хватало и этого, от кого посильнее, наверное, прятались. Или, вот как с экспертом Фэн Шуй, убивали, не в силах истощить.».

Утро встретило нас мелким дождиком, разбудившим, сначала, меня. Морщась от мелких капель, падавших на лицо, ворочалась и Ванкси, наверняка уже пожалевшая о своем решении ночевать в лесу.

Поднявшись на ноги и взбодрившись короткой разминкой, я некоторое время наблюдал, как свежий утренний опоссум принимает водные процедуры в котелке с остывшим чаем. Предприимчивый свинокрыс оказался мною изловленным, раскрученным за хвост и выброшенным в кусты, но испорченный чай я вылить не успел, и его отведала сонная Ванкси. Чай со вкусом опоссума ей не понравился, и это, вкупе с утренней сыростью и впечатлениями от вчерашних приключений окончательно испортило ее и без того не сахарный характер.