Екатерина Кинн - Крылья Вёлунда

— Хёрвард ярл!

Он оглянулся. Позади стоял Асгрим, один из его хирдманов, встрепанный и босиком, но с мечом на поясе и щитом за плечами. В руках он держал Хёрвардов лук и тул со стрелами.

Хёрвард схватил лук, выдернул три стрелы и выглянул из своего укрытия.

Страшная ящерица его не заметила. Она смотрела туда, где перед дверями своего дома стоял конунг Нидуд — в золоченой броне, с длинным словенским щитом и мечом в руке. Клинок его меча был непростым — он слишком ярко и ровно сиял.

Это меч Вёлунда, понял вдруг Хёрвард. Нидуд забрал меч себе, но оружие альвов не то, что людское…

— Что тебе нужно здесь, змей? — прокричал Нидуд.

Ящерица высунула язык, втянула обратно и прошипела:

— С-с-золото!

— Оно мое! Убирайся, червь, тебе не будет поживы!

И Хёрвард с ужасом увидел, что ящерица улыбается.

Но почему? Меч альвов пробивает драконью чешую, дракон не может сжечь владельца золота, чтобы не навлечь на себя неудачи, ему придется приблизиться…

Пышущее кузнечным жаром, покрытое зеркально сияющей чешуей тело проскользило мимо Хёрварда. Нидуд прянул вперед, закрываясь щитом, и ударил мечом под переднюю лапу ящера, туда, где чешуя мельче и слабее. Меч вылетел из его руки, удар лапы отбросил конунга в сторону.

— Глупетсссс…

Из жаркой пасти вылетел длинный прямой язык и ударил Нидуда в лицо, словно копье. От дикого вопля, в котором не осталось ничего человеческого, стало больно ушам. Ящер провернул язык в кровавой дыре и принялся вылизывать оттуда что-то бело-красное, жуткое.

Хёрвард наложил стрелу на тетиву, поднял лук. Ящерица прикрыла глаза и лакомилась. Оставалось ждать, пока она приоткроет глаз, — и не промахнуться.

— Фрама! — голос, звонкий, как серебряный рог, пронзил треск пламени и отдалившиеся крики людей.

Дракон поднял голову.

Перед ним снова стоял человек. Ни щита, ни брони.

— Ххто с-зоветтт меня? — прошипел полный злобы голос.

У Хёрварда язык прилип к небу. Он не мог даже крикнуть — беги, Пёрышко, спасайся! Зачем Пёрышко заговорил с драконом? В руках у кузнеца было копье с нестерпимо сияющим наконечником. Вот оно что, ему нужно, чтобы Фрама поднял голову… Но если он промахнется или не удержит древко… Он отпустил стрелу. Тетива больно хлопнула по запястью. Попасть в блестящий черный глаз было труднее, чем в тот круг на столбе, но Хёрвард промахнулся лишь чуть-чуть. Стрела застряла между встопорщенными чешуйками над глазом. Дракон мотнул башкой, стряхивая ее, и приподнялся, разворачиваясь.

Кузнец бросился вперед. Дракон взревел. Перекрывая пожар, вопли, панику, оглушая, он ревел в ярости и отчаянии, мотал головой, елозил телом, но человек налегал на копье всем весом, вгоняя его все глубже между разошедшимися чешуями. Хёрвард выстрелил еще раз — стрела клюнула в гущу вставших дыбом чешуек, и темная кровь потекла из-под нее, заливая глаз. Дракон попытался изогнуть толстую шею, чтобы достать, выкусить из-под лапы врага, но шея не гнулась, метался длинный язык — и Хёрвард не видел, попадает он по Пёрышку или нет, а потом дракон упал набок, в агонии ломая все кругом, и замер. Хёрвард осторожно, боком, кашляя от пыли, каменной крошки и чада, пробрался к разметанному крыльцу. Среди вывороченных камней лежало изломанное тело конунга, и Хёрвард боялся увидеть Пёрышко рядом с ним.

Золотой драконий жар угасал, яркие чешуи тускнели, только края их еще горели золотом. Из-под передней лапы торчало древко копья — оно поразило чудовище точно в сердце. Пёрышко сидел под торчащей лапой с растопыренными когтями. Он был весь перемазан в саже, по лицу текла кровь, рубашка на плече разорвана и тоже в крови, но он был жив. Хёрвард помог ему встать.

— Ты цел? — спросил он, лишь бы что-то сказать.

Глаза Пёрышка вдруг испуганно распахнулись, и он закричал:

— Нет! Стой! Не ходи!

Хёрвард обернулся.

Лиловая горячая полоса стрельнула прямо у него над плечом, вонзилась в грудь женщине, окруженной белым сиянием, — и тут же обвисла, потеряв смертоносную твердость.

Пёрышко обеими руками провернул копье и вырвал его из раны. Хлестнула черная горячая кровь — Хёрвард едва успел закрыть лицо локтем. Драконья кровь пахла вовсе не кровью, а раскаленным железом и сгорающим в топке углем. Теперь Фрама-огнезмей был окончательно мертв, его туша просела, словно плоть обратилась в тесто и стекла с костей внутри серой тусклой шкуры.

Пожар как-то резко пошел на спад, словно бушующее пламя поддерживала жизнь дракона, и пламя умерло вместе с ним.

Стали слышны голоса. Хёрвард оглянулся.

Над женщиной все еще сиял слабый ореол — на груди, на руках, и горел яркой белизной наконечник брошенного рядом копья. Пёрышко силился поднять женщину на руки — и не мог.

Затопотали сапоги.

— Фру Бёдвильд! — крикнул знакомый голос — кто-то из здешних хирдманов. — Фру Бёдвильд!

Хёрвард подошел тоже.

Дочь Нидуда лежала навзничь, как уложил ее удар драконьего жала, и ее лицо было молодым и спокойным. Темные косы растрепались, хангерок [6] Хангерок — часть женского костюма, подобие сарафана из двух полотнищ, скрепленных фибулами. распахнулся и сполз на сторону, и ровным мягким светом сияли ее ожерелье и зарукавья, сработанные альвом.

Наутро все в разоренной усадьбе ходили, как хмельные, слышался женский плач — дракон убил и покалечил многих хирдманов и работников, Ингъяльд ярл был ранен. В женском доме обряжали фру Бёдвильд, и Хёрвард туда не совался. Ему хватало других дел. Он внезапно оказался тут главным. Сигвард ярл и его брат Вермунд привыкли всегда и во всем слушать конунга, но конунга не было, и они не знали, что делать. Хозяйка усадьбы тоже была мертва, а ее дочь никто не видел.

Хёрвард велел готовить богатое погребение и чинить сломанное, отдавал распоряжения и совсем было забыл о Хеммель и ее условии. Не до нее было. Впрочем, он несколько раз вспоминал о Пёрышке, но так и не собрался послать за ним кого-нибудь.

И только когда он распорядился найти Хеммель, он словно в стену ударился — на него смотрели в молчаливом недоумении. И он вспомнил, вспомнил проклятое условие. До полудня, когда истекал срок, было еще время, и Хёрвард решил сам обойти усадьбу.

В женском доме было тихо и почти никого не было. Из прорезанных под кровлей окошек били косые столбы света. Хёрвард обошел ткацкий станок с брошенным на середине полотном и увидел госпожу Бёдвильд. Ее уже облачили в лучшие одежды и положили на погребальные носилки. Шитые золотом цветные шелка и подбитый соболиным мехом плащ не затмевали ее красоты, и Хёрвард ощутил вдруг смерть этой женщины, которую он едва знал, как потерю. Что-то ушло вместе с ней и оставило в груди сосущую пустоту. В головах носилок виднелась темная фигура. Заслышав шаги Хёрварда, она шевельнулась.