Максим Дынин - Голод и тьма

Конечно, из миномета можно было бы попасть по супостатам, но точность их была относительно невелика. А вот из наших 75-миллиметровок – другое дело. Жаль, не получится заранее вывести на позиции снайперов, подумал я, но за неимением гербовой пишем на простой. Постой-ка, брат мирза…

Артиллеристы наши оказались на высоте. Первый залп обоих орудий попал по соседним шатрам, лишь немного менее богатым. А вот во второй раз оба выстрела попали точнехонько в изумрудный. Третий залп разбил два других, рядышком. И, наконец, один из снарядов четвертого залпа попал, судя по всему, в пороховой склад; огромный взрыв разметал несколько палаток и поджег все вокруг.

Из шатров в панике побежали люди, а спереди, там, где были полоняне, началось какое-то движение. Эх, лишь бы не поубивали их, чтобы отомстить за агу, пашу, или как зовут ту сволочь, которая сидела в изумрудном шатре.

– Вперед, – закричал Саша, и конный эскадрон бросился на врага, а рядом с ним – единственная конная сотня гарнизона; за ними бежали наши пехотинцы, и я в том числе. Через Кур кто-то – вероятно, сами же татары – положили несколько планок, так что получилось даже не замочить ног. И, когда мы прибежали, оказалось, что, когда охранники пришли убивать полонян, мужики-куряне бросились на них, поубивали их и забрали оружие, после чего напали на убегающих степняков.

Впрочем, когда прибыл я, всё было кончено – те, кто не успел убежать, стояли на коленях, бросив оружие. В тот день мы взяли около восьмисот пленных, а при обстрелах погибли еще не менее двухсот незваных гостей. Кроме того, мы захватили весьма богатую добычу – от пушек и ружей, часть из которых были новыми, немецкими, судя по всему, переданными татарам поляками, и до золота, серебра и кое-каких писем, большей частью арабской вязью. Впрочем, поискав немного, мы обнаружили несколько бумаг на польском. И одна из них подробно описывала диспозицию русского воинства и при этом ссылалась на письмо от некого князя Бельского.

Что меня опечалило, но не удивило.

Передо мной высились грозные каменные стены Путивльской крепости. Для меня Путивль – не просто место на карте. Там родилась моя прабабушка, Евгения Михайловна, к которой мы с родителями время от времени ездили. И мне запомнилось, что для нее величайшим преступлением советской власти была передача Путивля Украине в тысяча девятьсот двадцать пятом году. «Какие мы малороссы?» – громогласно вопрошала она. – «Мы куряне, и всегда ими были». Вот только фамилия у нее была вполне украинской – Самойленко.

Впрочем, на стене у неё, рядом с портретами царской семьи и других людей, которых бабушка уважала, висел и портрет пожилого человека с бородкой. Позже, когда я читал историю Великой Отечественной войны, немало книг по которой было и у моих родителей, я узнал, что это был Сидор Ковпак. Как и бабушка Женя, он был уроженцем Путивля и, тем не менее, считал себя украинцем.

Есть и более мрачная страница в нашей истории, связанная с этим городом. В ноябре 1604, когда, в результате поражения под Новгородом-Северским, поход Лжедмитрия практически выдохся, не успев как следует начаться, Путивль сам неожиданно ему сдался. Городская казна позволила самозванцу продолжать боевые действия. Далее, когда его разбило войско Василия Шуйского, Лжедмитрий обосновался в Путивле и, дождавшись смерти Бориса, пошёл на Москву. Надеюсь, конечно, что этого всего мы сможем не допустить.

А еще в воскресной школе мы проходили «Слово о полку Игореве», которое мы читали в переводе, но желающим был выдан и древнерусский текст. И мне запомнилось «Стоять стязи въ Путивлѣ» – «стоят знамена в Путивле».

Вот и сейчас над надвратной башней гордо развевалось алое русское знамя. Триколор впервые появится только при Алексее Михайловиче – или не появится, ведь теперь неизвестно, какая династия будет править Россией будущего. А триколор не пропадет – именно он является флагом Русской Америки.

Конечно, красный флаг для более старших поколений эмигрантов – как красная тряпка для быка. Но мне теперешний флаг нравился. Во-первых, его использовали с древних времен – до сих пор помню, как я спросил у учителя воскресной школы, почему флаги на иконе «Битва новгородцев с суздальцами» красные с обеих сторон, а она не знала, что сказать. Ну и, во-вторых, на том, иконописном флаге изображены были не звезда с серпом и молотом, а солнце, а на теперешнем – святой Георгий, поражающий копьем змия. Так что я ничего против теперешнего стяга не имею, разве что детям в школе будет сложно его перерисовывать.

Шли мы из Курска уже четыре дня, значит, сегодня было двадцать девятое октября, или девятнадцатое по старому стилю. Отправились мы в путь на следующее же утро после памятного боя при Курске – точнее, не боя, а избиения тех, кто пришел на нашу землю, чтобы сеять на ней смерть и разорение, и, захватив людей и разграбив их имущество, уйти к себе в Бахчисарай или Кафу, теперешнюю Феодосию, которая по тем временам была, вероятно, самым крупных рынков рабов в Европе. Вот только почти все из тех, кого мы захватили у Курска, уже мертвы, разве что дюжины две крымчаков познатнее дожидаются выкупа в Курске. Живых же поляков мы в том бою не захватили – были они там, куда же без них, но именно в их шатер угодил первый снаряд.

А вот полонян оказалось более тысячи. Курян среди них было от силы человек пятьдесят; остальные были с Полтавщины, с территории под властью Речи Посполитой, через которую прошли татары. Как рассказал один из пленников, им поляки разрешали грабить местное сельское население, кроме местной знати и униатского духовенства. До сих пор помню, как женщины рыдали и пытались целовать мои руки, и как мужчины кланялись нам в пояс и становились на колени перед нами.

Но тогда у нас были другие заботы – нужно было сообщить Замытскому о том, что мы сумели захватить, и особенно о бумагах. По дороге туда я вдруг увидел странно знакомую девушку, которая, в отличие от южанок, не встала передо мной на колени, но, поклонившись, сказала:

– Княже, памятаешь меня? Меня Еленка зовут, Иванова дочь, ты меня и товарку мою, Анфиску, от поругания спас. Век тебе не забуду!

Я попытался что-то проблеять типа «на моем месте так поступил бы любой», но она, к моему счастью, продолжала:

– Княже, Христом-Богом молю… возьми нас с Анфиской к себе, хоть в услужение. Ведь никто нас теперь замуж не возьмет, да и одни мы совсем, родителей наших нехристи убили.

– Ладно, – сказал я, приняв внезапное решение. – Поедете завтра с моими ребятами в Измайлово, это имение моё под Москвой. Вот только придется вам грамоте учиться, иначе не берем.

– Господине мой, да кто же нас грамоте-то учить будет? Парубков наших в приходскую школу посылают, есть она – была… при храме. А девкам, бают, зачем грамота? Нам детей нянчить да еду варить.