Максим Дынин - Голод и тьма

Не знаю, было ли это из-за вида палача либо по другой причине, но и Радзивилл, и Селямет Гирей, и другие пленные «запели» сразу. Допрашивали мы их поодиночке, но рассказывали они примерно одно и то же.

Во-первых, поляки намеревались после Чернигова ударить по Новгороду-Северскому, а затем по Рыльску и Курску. Путивль, отрезанный от русской территории, оказался бы довольно легкой целью. Таким образом, они смогли бы завоевать весь русский Юго-Запад. Татарам же обещали отдать часть добычи и всех жителей этих городов. Как мне сказал Радзивилл, «русские нам там не нужны – мы заселим наши новые города католиками».

Во-вторых, лагерь поляков находился в Любече – древнем русском городе на левом берегу Днепра, который единственный из всех черниговских владений русские отдали Литве в 1503 году, в обмен на что литвины согласились на русский суверенитет над остальной территорией.

В-третьих, в Любеч только что приехали католические иерархи из числа пламенных борцов за унию и против православия.

Было и в-четвертых. Часть полона, захваченного татарами у Чернигова и южнее – даже на землях, принадлежавших Речи Посполитой – находится в десятке верст к югу от Чернигова под охраной трех сотен татар. На мой вопрос, почему они не повели полонян на юг, Селямет Гирей лишь пожал плечами:

– Княже, – он весьма неплохо говорил по-русски, как ни странно, – мы надеялись пригнать туда еще черниговцев, а затем вернуться всем войском в Крым.

– Разве вы собирались уходить?

– Скоро начнутся морозы, княже, – покачал головой тот. – Поэтому мы собирались уйти уже через три-четыре дня, не позже.

Я предложил Ноготкову-Оболенскому, пока поляки не очухались, пойти на Любеч. Там, по словам Радзивилла и других, почти не оставалось гарнизона, так что моего эскадрона, усиленного двумя семидесятипятимиллиметровками, и двух конных сотен Черниговского полка должно было более чем хватить. Воеводе понравилась моя идея, и он добавил, что пошлет нам вдогонку две пеших сотни и артиллеристов для гарнизонной службы. На мой вопрос, почему пушкарей, тот ответил, что два года назад поляки поставили несколько орудий на Замковой горе, и нацелены они на Днепр, чтобы русские корабли по нему не ходили. А теперь оттуда можно будет и движение по реке контролировать, и переправу через неё.

С выходом решили не медлить и назначили его на раннее утро следующего дня; подумав, я решил пойти с ними. Две других моих сотни еще вечером переправились через Десну и отправились на юг, к месту, где, по словам Селямета Гирея держали остальной полон. Конечно, он мог и соврать, но он оставался в наших руках – и я ему дал понять, что выкуп за него для меня непринципиален. По тому, как он побледнел при этих словах, я понял, что его словам можно доверять.

Третья же сотня, равно как и большинство нашей артиллерии, оставалась пока в Чернигове.

Сто лет назад, в тысяча пятисотом году от Рождества Христова, а от Сотворения мира в семь тысяч восьмом году, литовский князь Александр потребовал, чтобы его вассал князь Семен Иванович Бельский, правитель города Белая и окрестностей к юго-западу от Твери, перешел в «римский закон», сиречь католичество. Бельский попросился под руку царя и великого князя Руси Иоанна III, куда и перешел вместе со своим княжеством. Александру сие не понравилось, и он потребовал возвращения земель. Но Иоанн не только не согласился, но и объявил литовским послам, что к Москве перешли и князья Мосальские с городом Мосальском, и их родственники князья Хотетовские. А в апреле к ним присоединились Семен Иванович Стародубский-Можайский и Василий Иванович Шемячич Новгород-Северский.

В те времена многие князья и бояре уходили с Литвы на Русь, кто с землями, кто без. Чаша терпения Александра была переполнена, и он объявил, что, если перебежчики не одумаются, он вернет мятежные земли силой. Иоанн послал войска на защиту своих новых подданных, и началась очередная Литовско-Русская война, в результате которой Русь получила восточную треть литовских земель. Единственным городом, который вернули Александру, чтобы хоть немного подсластить пилюлю, был древний Любеч на Днепре. Впервые он упоминался под 882 годом, когда Олег и малолетний Игорь присоединили его к Руси. Там же происходил княжеский съезд 1097 года, положивший начало системе удельных русских княжеств. Роль «Дворца съездов» играли палаты в любечском детинце. Но и детинец, и все посады были уничтожены монголами. Единственное, что, возможно, сохранилось – это пещера, в которой, согласно некоторым свидетельствам, поселился на склоне лет святой Антоний Печерский, уроженец Любеча и основатель Киево-Печерской Лавры.

Получив городок обратно, Речь Посполитая укрепила Замковую гору, как они ныне именовали детинец. Под горой же находился единственный возродившися посад, превратившийся в твердыню православия на литовских землях в среднем течении Днепра. Но Речь Посполитая смотрела на это сквозь пальцы, ведь через Любеч проходил главный торговый путь в Чернигов и Северские земли. Но два года назад, одновременно с попыткой захватить Посеймье, дорога была закрыта, а русские купцы, которым не посчастливилось находиться в Любече, попали в тюрьму в подвалах замка, и семьи их были вынуждены платить выкуп. С тех пор торговля прекратилась; более того, поляки разместили пушки на Замковой горе, чтобы препятствовать проходу русских судов по Днепру.

Это все мне рассказал Иона, сотник первой конной сотни, которая вместе с нашим эскадроном выходила на Любеч на следующее утро после нашей победы под Черниговом. Вышли мы рано утром. За ночь, впервые за время нашего пребывания в этих краях, температура упала ниже нуля, и лужи затянулись тоненькой кромкой льда. До Любеча было чуть более пятидесяти километров. Дорога извивалась по густому лесу, перемежаемом редкими деревнями и селами, состоявшими из изб с резными наличниками и иногда деревянными церквями на центральной площади. Но людей мы не видели – часть ушли в Чернигов, часть в леса. И только в Шуманах, первом селе под властью Речи Посполитой, ушли не все.

У церкви, на деревенском кладбище, у свежевыкопанной могилы стоял крест. Рядом на коленях, прямо на промерзшей почве, стояла женщина и тихо плакала. Увидев нас, она с надеждой посмотрела на меня:

– Панове, вы русские?

– Именно так.

– Се супруг мой, диакон Сергий. Убили его ляхи за то, что они с отцом Иренеем отказались переходить в унию. Приезжал некий униат-иерей, отец Гедеон, и склонял их к этому, а когда они сказали, что не пойдут на поклон папе римскому, тот приказал схватить отца Иренея. Муж мой хотел его защитить, так какой-то поляк зарубил его саблей.