Максим Дынин - Голод и тьма

– Мустафа-бей, у меня есть и другое предложение. Мы могли бы торговать с вами – у нас есть мед, меха, дерево, а у вас – кофе, вино, оливковое масло, кишмиш, курага, и другие восточные товары. На них вы заработаете никак не меньше, чем сейчас на рабах.

Вечер мы провели за банкетом; амфору мы допили всего лишь до половины, ведь татары знали меру. А наутро гости тепло распрощались с нами и отбыли на юг. Перед отъездом, я сказал Мустафе:

– Мустафа-бей, я надеюсь, что русского полона и правда больше не будет в Крыму.

Тот чуть побледнел. Наверное, подумал, что у меня там свои агенты – иначе как я так быстро узнал про набег на Курск, да и откуда я был так хорошо осведомлен о географии полуострова? Но он сразу меня заверил, что так оно и будет, и что «мои люди», без всякого сомнения, скажут мне то же самое.

По идее Рината, мы начали фотографировать каждого крымчака. Заснятым, кроме элиты, ставилось небольшое клеймо на филейную часть, после чего им зачитывали бумажку, что если, не приведи Боже, когда-нибудь состоится еще один набег, то каждый, кто будет пойман с этим клеймом, или кто будет опознан по фотографии, будет немедленно повешен. Похоже, никому такая участь не улыбалась – никто с гордо поднятой головой не выходил, а почти все с ужасом.

А пока и они, и польские пленные занимались земляными работами в новой крепости на той стороне Десны, а также на постройке двух бань и бараков для размещения полонян. Так как и сами поляки, и крымчаки содержались в этих же помещениях, их строили с удовольствием. Но когда были закончены бани, то татары пошли мыться с огромным удовольствием, а поляки начали кричать, что моются только нехристи. Но нам не были нужны эпидемии, да и вши с блохами таким образом уничтожались, так что мыли их всех.

В ночь на первое января по новому стилю мы отпраздновали Новый Год. Священники были против, ведь был Рождественский пост, поэтому пришлось согласиться на рыбный стол, который местный епископ благословил. А четвертого января было уже Рождество, которое мы отпраздновали с немалым размахом. Салат оливье, на котором настаивали наши ребята, сделать, увы, не было возможности по причине того, что весь картофель предназначался для высадки в следующем году. Но наши ребята с удовольствием поели рябчиков и другую дичь, которую в двадцатом веке было весьма непросто найти.

А на Старый Новый Год к нам приехали крымчаки во главе все с тем же Мустафой, привезя с собой подписанный ханом договор, множество телег с кишмишом и другими сухофруктами, прочим продовольствием, оливковым маслом, а также с двумя тысячами полонян и с оговоренным выкупом за всех крымчаков. Других полонян, по их словам, пригонят в ближайшее время – всё-таки дорога пешком занимает побольше времени.

Я распорядился отпустить всех, кто не числился в списке преступников, присовокупив, что их мы отпустим тогда, когда придет выкуп за них, а также недостающий полон. Впрочем, переговоры с купеческой делегацией были весьма плодотворные – я так понял, что на одних только мехах они очень хорошо подзаработают. Так что у меня появилась надежда, что южная граница в ближайшие годы будет в безопасности. И, пообещав весной отправиться к дончанам, я распрощался с Мустафой-беем. Перед выездом, он неожиданно сказал:

– Княже, если ты все-таки когда-нибудь посетишь Крым, то ты будешь для меня самым дорогим гостем и в Бахчисарае, и в Балаклаве, где у меня летний особняк на море.

– Благодарю тебя, Мустафа-бей. Надеюсь, что и я когда-нибудь смогу предложить тебе свое гостеприимство.

Если бы я знал, что этим словам было суждено сбыться…

На дорогу мы даже обнялись, а потом татары ушли. Нам же было пора возвращаться на север, в Москву, где мне в скором времени придется принимать наших польских друзей. С собой мы взяли лишь шляхту – всех остальных оставили здесь, в Чернигове, для проведения работ.

Обратная дорога в Москву прошла без особых проблем – снег был глубоким, но не слишком, на всех реках давно уже установился прочный лед, и первого февраля мы въехали в Измайлово, где мы и оставили польских пленников, а второго мы с Ринатом вернулись на Никольскую.

– Добре же ты сходил, княже, – с одобрением посмотрел на меня Борис. – Теперь и с Крымом проблемы решены, и Любеч наш, и ляхи хвост подожмут. Жалую тебя городом Радонеж и деревнями тамошними – дьяк грамоту напишет, завтра заберешь. И твоих людей награжу.

– Государю, – сказал я. – Поверь мне, битву мы выиграли, а вот войну… Узнают они, сколько нас было, и начнутся комариные укусы – то на юге, то на западе. Причем поначалу будет все обставлено так, как будто это не поляки и не татары, а местные разбойники. А пойди докажи, кто за ними стоит…

Борис нахмурился, а я продолжил:

– Как сказал великий поэт, «Ждёшь, бывало, с юга, глядь – ан с востока лезет рать».

– А что за поэт такой?

– Александр Сергеевич Пушкин.

– А не из бояр ли он Пушкиных?

– Да, из них. Только родится через двести лет. Самый лучший поэт, так у нас считалось. Могу тебе книгу его принести, государь.

– Принеси, когда придешь меня учить!

– Сделаю, государю. А про укусы… если бы только они. Ведь сейчас, ты же видел, солнце уже не оранжевое – бледное оно стало, прямо как луна в обычное время.

Да, пыли в воздухе все прибывало, и свет стал каким-то серым. Когда-то давно, я побывал в Мехико. Может, так там всегда, а, может, просто мне «повезло», но небо все время было серым, солнце – проступавшим иногда бледным диском, похожим на луну, а прославленную панораму окрестных вулканов – Попокатепетля и Истaксиуатля – я увидел лишь с самолета при подлете к городу, пока мы не нырнули в серую пелену.

Конечно, в Москве первого года семнадцатого века индустриального смога не было. Но небо и солнце были практически точно такими же, как тогда в мексиканской столице, разве что было еще темнее.

Борис смотрел на меня с удивлением – я замолчал во время своего повествования – и я, спохватившись, продолжил:

– Государю, нам нужно будет и с голодом бороться, и людей учить, и заводы строить, а времени, государю, просто нет. Слишком долго я на юге был, хорошо еще, мои люди и без меня со всем управлялись. Мыслю, у крестьян времени много будет, ежели сажать им ничего не можно. А мы зерно и другое продовольствие будем старикам так выдавать, а тем, кто помоложе – за работу. Например, дорогу в лесу прорубить, да и щебнем её посыпать. Или стену вокруг города укрепить. Или построить что.

– Добро ты придумал, княже.

– Да и учить грамоту и счет. Ведь даже крестьянин лучше работать будет, если по-научному к делу подойдет. А рабочий на заводе – тем более. Или воин.