Максим Дынин - Голод и тьма

Через три дня, новая рать попыталась форсировать Днепр у Любеча и захватить город. На этот раз, наши, наученные опытом первого столкновения, пустили по Днепру суда, реквизированные в Любече и вооружённые пушечками, и они начали топить неприятельские лодки прямо на реке. До нашего берега добралось около трехсот человек, которые были практически сразу взяты в плен любечским гарнизоном, усиленным несколькими сотнями, присланными из Чернигова. На этот раз захватили и одного из командиров, Петра Конашевича. Как и в первый раз, собственно российских подданных было меньше четверти, а большинство принадлежало к украинским «козакам» – по заверениям Конашевича, запорожцам, но, как оказалось, две трети были реестровыми правобережными казаками, то есть находящимся на службе и на жаловании польского короля.

По приказу Рината, алексеевцы начали вести активную разведку и на приграничных польских территориях, в результате чего они наткнулись на вооруженный лагерь у села Бобровицы на пограничной реке Быстрице, который пополнялся все новыми казачьими отрядами. Я дал санкцию на операцию, и алексеевцы ночью высадились чуть в отдалении, а затем окружили врага и принудили его к сдаче. Решающим аргументом были две батареи, выставленные по ту сторону реки и давшие несколько картечных залпов прямой наводкой.

На этот раз взяли почти тысячу пленных, включая их командира. Им оказался Иван Болотников, бывший боевой холоп Телятевского, бежавший в Европу несколько лет назад. Его, равно как и Конашевича и некоторых их приближенных, послали в Москву под конвоем. Сами же алексеевцы были готовы к удару по Киеву, но вернувшийся в Москву Борис вновь отказался от этой идеи. Эх, если бы он согласился, то, может быть, получилось бы избежать страшных лет смуты…

Восемнадцатого августа в Москву прибыли главари «воровской рати» Конашевича – в нашей истории известного как Конашевича-Сагайдачного, кровавого палача, уничтожавшего русские села, встречавшиеся на его пути – и Болотникова, которому не суждено было устроить мятеж после свержения первого Лжедмитрия – казнили «на Болоте» через четыре дня. За ними на эшафот взошел Ванька-Немчин, который тоже оказался в числе захваченных в Бобровице главарей мятежников. Казнь была через отсечение головы – ее они заслужили тем, что все время «пели соловьем», рассказывая о самом Лжедмитрии и о его планах.

Оказалось, что ближайшим сподвижником самозванца являлся Борис Бельский. Именно он представил его Мнишеку, и именно он находится в тайной переписке с московскими боярами. С кем именно, ни одному из главарей известно, впрочем, не было, как не было известно ничего о возможных связях королевского двора и Лжедмитрия. Единственное, что намекало на подобную связь, было то, что Конашевич однажды видел, как из здания, в котором самозванец жил в Самборе, однажды вышел Казановский.

Сам же «Дмитрий», по описанию, не был похож на то, что нам было известно про Отрепьева, да и портрет Лжедмитрия в одной из наших книг ни один из них не опознал. А вот описание дьяка Михаила Молчанова подошло; именно он, кстати, должен был стать «вторым» Лжедмитрием в нашей истории. Но поляки почему-то выбрали вместо него кандидатуру «Тушинского вора».

Ваньку-Немчина усиленно допрашивали, пытаясь узнать – связаны ли Шуйские, в особенности Дмитрий, с партией самозванца. Я подозревал, что да, и что деньги, якобы украденные Ванькой, на деле были выданы Шуйскими на армию Лжедмитрия. То, что деньги он передал самозванцу, он в конце концов подтвердил, но все остальное отрицал до последнего.

В день их казни, при которой мне, увы, вновь пришлось присутствовать, пришли новости из Пскова. Из Киррумпэ бежали две девушки, которые рассказали, что, когда Казановский прибыл в замок Киррумпэ и узнал, что пленники благополучно сумели бежать, он приказал устроить за нами погоню, а жителей послал прочёсывать окрестные леса. Когда это не принесло никакого результата, он уехал из Ливонии, а тремя неделями спустя туда вернулся с целой ротой и арестовал барона и некоторых его приближенных – в частности, упоминали некого Альберта, правую руку барона. Их казнили на деревенской площади, объявив, что замок переходит в собственность короны. На следующее утро, едва забрезжил рассвет, девушки ушли в лес по грибы. Вернувшись, они увидели, что все дома были сожжены, и среди сгоревших балок виднелись почерневшие от пламени руки, головы, ноги, большие и явно принадлежавшие детям. Другие трупы – наверное, тех, кто пытался бежать – валялись между домами, а двоим или троим почти удалось добежать до леса. Может, кому-нибудь и удалось спастись, но обе они побежали, обуреваемые ужасом, в Печоры, откуда их и переправили в Псков.

Эти же девушки сумели опознать среди беженцев того самого Вольфганга, которого я в свое время лишил мужского достоинства, он же сдал не только свою агентуру, но и известных ему других шпионов из Речи Посполитой. Конечно, не факт, что это были все, да и прислать новых под видом тех же беженцев либо купцов – не проблема, но все равно это было что-то.

А жизнь текла своим чередом. Летом было принято решение о введении медалей, на что мы пустили часть серебра и меди, привозимых с Урала. Пока что мы ввели две серебряных медали – «За отвагу» и «За боевые заслуги», а также медные «За участие в боевых действиях» и «За ранение».

Кроме того, Саша придумал систему знаков различия для разнообразных чинов на основе принятых в РККА в период до Великой Отечественной. Звезда ныне означала генерала (каковым на данный момент были лишь я), вертикальные полоски – от одной до трех – полагались капитанам, майорам и полковникам; подполковников у нас не было. Лейтенанты получили квадратики, старшие лейтенанты – два, сержанты – треугольники, рядовые – одну горизонтальную полоску, ефрейторы – две. Курсантам же полагалась буква «К». В остальном форма была абсолютно одинаковой, разве что у каждого полка появился свой символ – у измайловцев зеленая елочка, у алексеевцев – вертикальная синяя полоса на правом рукаве – стилизованное изображение Днепра, а у радонежцев – крепостная башня темного цвета. Невскому же полку придумали горизонтальную синюю волнистую линию. Носить их полагалось на левом конце воротника.

Знаки различия изготовлялись на местах, а медали чеканились лишь в Измайлово, а затем курьером отправлялись в Алексеев и Борисов. Мне же предстояло наградить измайловцев, которые два года назад сражались на южных рубежах.

И вот я стою в новенькой форме цвета хаки с одинокой звездой из темной ткани по обе стороны воротника. Передо мной находятся Саша и Ринат в полковничьей форме. А передо мной – все, кого представили к наградам.