Максим Дынин - Голод и тьма

– Ангела тебе в дорогу, княже, и всем твоим. Спаси тебя и твоих людей Господи за все, что вы сделали для Руси! Княже, чует мое сердце, не свидеться нам больше. Верю, что ты придешь на помощь детям моим, да и державе нашей, буде потребуется. Ступай!

В глазах у него стояли слезы.

А теперь я сидел на комфортабельном, обитом заячьим мехом сиденье «княжеской кареты», с пружинными рессорами. Установочная партия таких карет была изготовлена в Радонеже для царя, лишь самую первую я оставил себе. В ней было не в пример приятнее путешествовать, чем в каретах по технологиям того времени. Еще одним нововведением были козлы для возницы, с ещё одним местом для охранника, и лавкой для двух охранников сзади. Внутри же она соответствовала стандарту тех времен – с четырьмя сидениями друг напротив друга.

Со мной путешествовали Саша, Ринат и Тимофей Богданович Хорошев, новый «наместник» государев в Америке, хотя этот титул, согласно указу Годунова, не был сопряжен с реальной властью. В составе поезда были и многие из местных, кого мы выбрали – с их согласия – на переселение, кого на Святую Елену, а большинство в Русскую Америку. Даст Бог, и границы между людьми из будущего и нашими новыми согражданами постепенно исчезнут, и все они станут такими же русскими американцами, как и все мы. И при этом останутся русскими патриотами, готовыми в любой момент прийти на помощь далекой родине.

Никто бы не узнал в Анфисе той девчушки, которую мы когда-то нашли в бабаевском сарае. Она вытянулась, несколько прибавила в весе, не потеряв при этом стройности, причём это был в основном не жир, а мускулы. Льняные волосы, синие – не голубые, а именно синие – глаза, длинные ресницы… Нечего и говорить, что многие подростки из наших переселенцев то и дело одаривали её влюблёнными взглядами. А я сначала пытался пресекать это, как мог – я чувствовал себя хоть и приёмным, но папашей, – но потом понял, что девочка не торопится "невеститься", и расслабился. Тем более, она предпочитала общаться со взрослыми, особенно со мной и с девушками, с которыми она так сдружилась на Никольской.

В Твери и в Новгороде мы каждый раз оставались на сутки, чтобы дать возможность тем из нас, кто не привык к длительным путешествиям, отдохнуть. Анфиса бегала с нами по городам, причём абсолютно не интересовалась обновками, зато с открытым ртом смотрела на Успенский собор и храм Иоанна Милостивого в Твери, а когда увидела Софию Новгородскую и другие новгородские храмы, то вообще захлопала в ладоши.

Но больше всего её поразило, когда мы выехали из леса, и она увидела Борисов. Окружён он был звездообразной стеной, а дорога в город проходила между двумя фортами. Но главным строением города были не казармы Невского полка, не склады и не заводы, а храм Бориса и Глеба с высокой колокольней, построенный примерно там, где в нашей истории возник Смольный собор. Перед ним располагалась величественная Борисоглебская площадь с городской управой и другими зданиями, которые даже на мой испорченный двадцатым веком вкус выглядели очень неплохо.

Я показывал Анфисе местные красоты, когда в мои объятия неожиданно прыгнула стройная светловолосая девушка, в которой я с трудом узнал похорошевшую и похудевшую Лиису.

– Княше! – сказала она со смешным акцентом, а затем перешла на немецкий.

– Я выхожу замуж в эту субботу. Приходи к нам на свадьбу!

Я мысленно расслабился – всё-таки нас связывало совместное прошлое, пусть не романтическое, но довольно-таки интимное, и я боялся, что девушка пожелает возобновить наши отношения. И всё-таки я почувствовал некий укол ревности, но сделал над собой усилие, и лицо моё приняло весьма радостное выражение.

– Приду. А кто твой жених?

– А вот он! – И она подвела ко мне молодого человека, заговорившего со мной по-русски:

– Княже, меня зовут Ярослав, я сам отсюда, из Устья.

– Рад за вас! – сказал я почти искренне. – А что потом делать собираетесь?

– Учусь на токаря, княже. А в ноябре закончу обучение и поеду в Николаев. Там нам работу обещали, и жильё. Ведь многие в Русскую Америку уезжают.

– Добро! Приду к вам на венчание, если не прогоните.

– Княже, ты будешь самым желанным гостем! Оно будет в храме Бориса и Глеба в девять часов, во время литургии!

Анфиса всё это время смотрела на меня квадратными глазами. Но нам было пора в Борисовский порт – почти вся наша партия уходила в Николаев, а мы с Тимофеем Хорошевым – в Александров. Нам предстояло навестить его отца, царского наместника Богдана Хорошева, в Александрове, и я решил напроситься к нему до субботы. По дороге в порт, Анфиса отвела меня в сторонку и спросила:

– Княже, а вы любили эту девку?

– Мы с ней вместе бежали из Ливонии.

– Слыхала я. Вот только… ты знаешь, что она в тяжести?

– Ты уверена? Она же ещё даже замуж не вышла.

– Да четвёртый месяц уже, не меньше! Я вижу, у меня глаз намётанный.

Однако! Получается, что, с одной стороны, наши гинекологи смогли-таки привести Лиису в порядок. А с другой, кроме меня, отцом никто быть не может, даже если мы были вместе всего один раз. И я снова заскучал – и этого ребёнка буду воспитывать не я.

Богдан был очень рад нашему приезду, и в тот вечер мы объелись так, что я еле-еле смог доковылять до кровати. В пятницу я поехал к отцу Пафнутию, у которого как раз пребывали наши епископы, а также и отец Евтихий из Спасского, ставшего уже пригородом Александрова. День был постный, но меня угостили невской стерлядью, и на прощанье я расчувствовался:

– Отец Евтихий был первым, с кем я встретился на Руси, а отец Пафнутий стал крёстным отцом Александрова-на-Неве. Спаси вас Господи, святые отцы! Молитесь за меня!

– Не бойся, княже, – сказал отец Евтихий. – Скоро ты сюда вернёшься. И княгиню свою привози, если сможешь.

Затем я решил погулять немного по Александрову. Точно так же, как и Борисов, он был окружён стеной, у которой располагались казармы Третьего батальона Невского полка. Но если Борисов был промышленным центром, то в Александрове находились две школы и первый университет на Руси – Александровская Академия, открытая первого сентября этого года. Я решил посидеть на одном из занятий и попал на урок математики. Конечно, уровень пока ещё соответствовал скорее десятому классу американской школы – а, по словам наших ребят, шестому или седьмому советской – но и это было недосягаемо для университетов других стран. А в планах было привести и школьное образование к этому уровню.

Рано утром в субботу я распрощался с Богданом – Тимофей собирался погостить у отца ещё недельку. Хорошев обнял меня и сказал:

– Княже, опекай там моего Тимоху. И помни, что у тебя навсегда останется друг здесь, на Руси.