Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

– Начали!

«Дырка от бублика» не слишком велика, от ворот до ворот сотня метров с небольшим, пробежать, даже с кирпичами в руках, нетрудно. Поначалу все шло ровно, оба «полосатика» громко шлепали деревянными башмаками по асфальту, охранники громко переговаривались, обсуждая виденное. Строй молчал. Локи поглядел на соседей и приуныл. Неправильные какие-то лица, мертвые. И взгляд пустой, словно смотрят и не видят.

Бах! Кирпич, выскользнув из руки того, что слева, глухо ударился об асфальт. Циркуль отреагировал мгновенно. Стек уже подмышкой, в руке – пистолет. «Полосатик» упал на колени, подхватил кирпич и, пошатываясь, побежал дальше. Офицер опустил руку с пистолетом, но прятать оружие не спешил.

Бах! Бах! На этот раз не повезло тому, что справа. Он тоже попытался поднять кирпичи, но руки слушались плохо. Бах! Кирпич снова на асфальте. Охрана весело заорала, Циркуль вздернул руку, неторопливо прицелился… «Полосатик» все же справился и, прижимая кирпичи к груди, уже не побежал, побрел дальше.

Локи понял, что сейчас все кончится. Силы иссякли, узники с трудом шагали навстречу друг другу. Двое «черных», подскочив, попытались подогнать их ударами дубинок. Не помогло, кирпичи вновь упали на асфальт. Один из «полосатиков», все же сумев их поднять, двинулся дальше. Второй наклонился, протянул руку и беззвучно осел рядом.

«Мертвоголовые» завопили, кто-то в строю негромко застонал, Хорст же вздохнул с немалым облегчением. Сейчас все кончится, он вернется в блок № 5, упадет на нары… Жалко парня, но ничего уже не поделать. Будь он, Локи, даже королем…

«Черные» схватили упавшего за плечи, ткнули коленями в асфальт. Циркуль шагнул ближе, поднял оружие.

– По-пыт-ка к бегству! Грубое нарушение правил внутреннего рас-по-ряд-ка!

Будь он даже королем… Локи представил, что в «полосатом» строю стоит не он, а пучеглазый Людвиг. Что сделал бы он сейчас? Наверняка, зажмурился, не королевское дело подобным любоваться. А этот, из Америки? Тоже бы смолчал, потому как умный.

Циркуль приставил пистолет к затылку того, что стоял на коленях. Нет, не затылку – к углублению между затылком и шейным позвонком.

…А он, Локи, не им чета. Вор, не король. И никогда королем не станет.

– Прекратите! Я запрещаю!..

Двор вздрогнул от королевского голоса.

Локи твердо шагнул вперед, вздернул голову:

– Требую прекратить беззаконие! Иначе…

Поглядел Циркулю в глаза, хотел сказать: «Тебя отдадут…»

– Я отдам тебя под суд!

Локи еще успел удивиться. Сейчас убьют, а ему совсем не страшно. А потом его ударили сзади.

– Говорить буду я! – решила тетя Мири, как только миновали пятый этаж. – С подобными типами молодой леди беседовать опасно. А я видала виды.

Остановилась, втянула ноздрями воздух.

– Ну и свинарник! Les Français aiment sentir leur propre merde!.. *["393] 393 Персонаж высказывается о французах не слишком политкорректно.

Лифта в подъезде не обнаружилось, консьерж больше напоминал апаша, пахло же и в самом деле омерзительно. Пэл с грустью вспомнила мансарду на Монмартре. Там тоже бедность, но чистая, романтическая. Здесь царила грязь.

«Мы обидели этих приятных молодых людей, – с грустью констатировала тетушка по возвращении. – Я закажу им торт и пошлю корзину цветов».

На этот раз думалось совсем не о цветах. Пэл и раньше предполагала, что шпионская работа не слишком приятна, однако даже не предполагала насколько.

– И вообще! – родственница, резко остановившись, взяла ее за руку. – Леди Палладия! Шантаж – не занятие для людей вашего круга.

Пэл только вздохнула.

– А ты видела виды.

Тетя, энергично кивнув, протянула руку.

– Бумаги!

Площадкой выше пришлось обходить крайне подозрительную лужу, тетя Мири зажала нос и отвернулась. Им предстояло подняться под самую крышу. Седьмой этаж, ветхий доходный дом времен Второй империи… Человек, к которому они шли, опустился на самое дно. Монтрей, бедный парижский район, где лучше не появляться с темнотой. Но и на дне случаются ямы. Не далее чем завтра домохозяин выставит жильца-неплательщика за дверь.

Дверь… Кажется эта, в коричневой краске с номером, висящим на одном гвозде. Пэл нерешительно протянула руку к кнопке звонка.

– Сама! – отрезала тетя. – И отойди в сторону, вдруг он кусается?

Дз-з-з-зинь!

Пэл вспомнила все, что ей рассказали об этом человеке. Деньги быстро развязывают язык, его коллега и даже, кажется, друг понял с полуслова – вывалил все, что знал, даже останавливать пришлось.

– Qui est là? *["394] 394 Кто там? ( Франц .)

Из квартиры мощно пахнуло табаком. В дверях, отгородившись стальной цепочкой, некто высокий, широкоплечий в мятом белом костюме и трехцветном галстуке. Лысый, годами за сорок, в густо поросшей темным волосом руке – папироса. Лицо несвежее, костюму в масть, на небритом подбородке большая бородавка.

– Общество охраны домашних животных от семейного насилия, – тетя взялась рукой за цепочку. – Немедленно откройте!..

– Домашних животных нет, – не без грусти сообщил широкоплечий. – Кошка убежала год назад.

Тетя Мири нахмурилась.

– Довели, значит, животное. Открывайте, мсье Пирсон, иначе сейчас сюда сбежится вся полиция района Монтрей. Вы и так у них на скверном счету.

По-французски тетина речь звучала особенно неприятно. Больше всего леди Палладии хотелось извиниться и уйти. Дядю бы сюда, в пахнущий гнилью подъезд!

– Заходите, раз пришли.

Цепочка, дрогнув, бессильно повисла.

В комнате ничего не было, кроме стола, двух стульев, фотографий на стене и пустых бутылок в углу. Еще одна, с отбитым горлышком, встретила их в прихожей.

– Кошки, как видите, нет, – констатировал человек в белом костюме. – Что дальше?

Пэл решила, что самое время вмешаться.

– Вы – Генри Джордж Пирсон, – проговорила она по-английски. – Американец, уроженец Нью-Йорка, 1891 года рождения, журналист и прозаик, с 1927 года проживаете в Париже…

– И пишете всякую мерзость! – перебила тетя, грозно топнув ногой. – За это вам руки надо вырвать!

Достав из сумочки несколько сложенных страниц машинописи, присела на стул, не забыв стряхнуть с него крошки, водрузила на нос очки.

– Пэл, дорогая, закрой, пожалуйста, уши… «Должен признаться, эта Марсель, с ее кукольным безволосым тельцем, возбуждает меня не на шутку. И дело не в том, что она ребенок, не имеющий представления о невинности – посмотрите ей в глаза, и вы увидите чудовище знания, тень мудрости, – а в том, что крошка улеглась поперек моих ног и трется голой…»

Закашлялась, вытерла нос платком.

– Вы писали?

– Я, – Генри Джордж Пирсон бледно улыбнулся. – Уважаемые дамы! Случись ваш приход лет десять назад, я бы охотно предложил устроить оргию прямо здесь, на полу, подстелив ваши пальто. И начал бы с той из вас, что постарше…