Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Ждали. Даже, похоже, что и соскучились. Сережа так и терся около нее.

Сразу же, не переодевшись и не приняв душ, она достала московские гостинцы. Мужу две рубашки и галстук, сыну туфли, джинсовую куртку и зимнюю шапку из кролика. Все обновки подошли, оказались впору, и это обрадовало ее больше всего. Показала и свой костюм, на который она совершено случайно вышла в каком-то небольшом магазинчике в районе Новослободской. Костюм тоже получил одобрение.

Наконец сели за стол. Начались разговоры, рассказы, расспросы. О делах она не распространялась, больше — о театрах, о магазинах, о Москве вообще, и благоразумно опустила поездку в Сосновку. По результатам командировки ответила Юре туманно — мол, не все получилось, что хотели, но в общем поездка скорее удалась, чем нет, сама-то она мало что поняла из ученых бесед, на которых приходилось присутствовать, но ей показалось, что Баринов рассчитывал на большее… Сережке это было скучно и неинтересно, его интересовал зоопарк, павильон «Космос» на ВДНХ, Красная площадь, мавзолей…

У Юры на стройке за неделю ничего интересного не случилось, и это было в порядке вещей. Сережка схватил «банан» по физике, но заверил, что в понедельник исправит, зато по литературе, алгебре и английскому получил по «пятерке», лабораторную написал на «четыре» — химичка снизила за грязь в тетрадке. На фехтовании тренер похвалил, начал ставить в пару с Витькой Маланиным и Надькой Дашевской, а они лучшие рапиристы, разрядники, и обещал в новом учебном году включить его в основной состав команды: пора уже и разряды получать.

Тут Сереже позвонили, и он, переодевшись и прихватив футбольный мяч, убежал на школьный стадион. Юра за обедом в честь ее приезда приналег на спиртное и улегся на диване под включенный телевизор…

Наконец-то она дома, наконец-то одна и может позволить себе вволю подумать о том, что же, в конце концов, произошло там, под Москвой.

…Она проснулась в незнакомом месте, в чужой комнате, явно не в гостиничной постели — вот только как оказалась здесь, не имела ни малейшего понятия. И память ничего не подсказывала… Она прекрасно помнила, как в то утро ждала в своем номере Баринова, их разговор, его понятное беспокойство о том, от кого она могла услышать фамилию Банника… Помнила поездку на вокзал, электричку, пустынную платформу… А дальше — провал. Совершенно полный провал в памяти.

Нина выглянула в окно, дом был явно частный, явно в сельской местности. И улица показалась незнакомой. И все вокруг она будто видела первый раз в жизни…

Она встала, оделась, привела себя в порядок. Старалась двигаться тихо, беззвучно, однако половицы поскрипывали, и стул она нечаянно задела.

Ее, видимо, услышали. В комнату заглянула незнакомая пожилая женщина, приветливо улыбнулась, обратилась по имени, заботливо осведомилась о самочувствии, о том, как спалось на новом месте, сообщила, что на кухне ждет не дождется какой-то Павлик, ведь времени уже десятый час… Она говорила и не ожидала ответа.

Физически Нина чувствовала себя превосходно, бодрой и отдохнувшей, вот только провал в памяти тяготил и серьезно тревожил.

Неизвестный Павлик оказался Бариновым, и Нина несколько успокоилась, даже расслабилась. Сейчас все разъяснится, встанет на свои места. И потеря памяти тоже найдет свое объяснение.

Но на него она понадеялась напрасно. Наоборот. Только усилием воли она не позволила себе впасть в панику, переходящую в истерику и вообще черт знает в чего еще. Потому что в панику впал он.

А началось все нормально.

— Как почивала наша красна девица? — на грани игривости осведомился он при ее появлении. Хорошее настроение так и излучалось им во все стороны. — Доброе утро, Нина Васильевна! Значит, так. Тетя Паша вас сейчас накормит — и за работу! Магнитофон я раздобыл, запремся ото всех, и вы мне подробненько расскажите все-все о Марии… Я уже, кстати, кое-что о ней узнал, порасспросил старожилов. Потом сравним. Спешить не будем. Понадобится — продлим командировку хоть на неделю, хоть на десять дней… А вернемся домой — готовьтесь к поездке в Красноярск… или куда нам надо-то?..

— Подождите, Павел Филиппович! Подождите. Я должна вам сказать… — перебила она его отрывисто и нервно. И прозвучали ее слова так, что он моментально замолчал, даже снова сел, тревожно и вопросительно смотрел на нее, ожидая продолжения.

Но она замолчала, мучительно раздумывая, как ему сказать о том, что она ничего не помнит за последние, видимо, несколько суток.

— Что-то… случилось? — еле слышно, одними губами спросил он.

— Я ничего не помню, Павел Филиппович… Я ничего не помню…

— В каком смысле?.. Марию Семенихину? Свой сон?.. Что — не помните?

Она молча покачала головой.

— Спокойно, Нина Васильевна, спокойно!.. Прежде всего, почему вы решили, что ничего не помните?

И тут она самым постыдным образом разрыдалась. Крепилась, крепилась, а тут вдруг словно прорвало… И снова знакомый страх подкатывал под горло, перехватывал дыхание и заставлял сердце выскакивать наружу сквозь грудную клетку. И снова мир вокруг сужался до границ комнаты, до расстояния вытянутой руки и стремился свернуться до размеров точки в ее голове, схлопнуться в бесконечно малую «черную дыру»…

В чувство и более-менее нормальное состояние ее привели, разумеется, быстро и квалифицированно. Напоили какой-то микстурой, дали пару таблеток, уложили в зале на диван…

А потом точными, уверенными вопросами Баринов четко определил границы ее странной и непонятной амнезии. Вопросы он задавал самые разные, как проверяют ученика на знание таблицы умножения — вразбивку и подряд, иногда повторяя вопрос: имя и фамилия, какой сейчас год и месяц, как звать родителей и первую учительницу, номер служебного и домашнего телефонов, место работы и должность, цель командировки в Москву, в какой гостинице жили, как добирались до Сосновки…

Потом Баринов положил руку на ее разгоряченный лоб и заставил вздремнуть два-три часа, а когда она поднялась, относительно бодрая и успокоившаяся, все было готово к отъезду.

В Москву их отвез на своей новенькой «четверке» Никита, брат Лизы.

Самолет улетал на следующий день, в шесть утра с копейками, но Баринов заставил ее принять снотворное и лечь спать, не дожидаясь вечера. И проспала она больше двенадцати часов…

Но перед этим она все же спросила, что произошло в Сосновке, отчего все так переполошились и, главное, почему у нее таким вот странным и непонятным образом вдруг выпал из памяти изрядный кусок ее жизни.

И он снова просил ее не волноваться, обещал, что дома все постарается объяснить, что, скорее всего, память к ней вернется, но только позже, и если надо будет ей помочь в этом, помогут…