Алек Янц - Последние капли радуги

«Позор!» – надрывался голос в голове девушки. Когда матушка узнает – потеряет сознание.

Маша и сама едва держалась на ногах.

«Позор!» – говорила она себе мысленно и – верила.

Близнецы куда-то очень быстро исчезли до того, как полицейские успели заняться их группой. Мария тщетно искала их огненные головы в толпе – ни Поль, ни Полина не собирались возвращаться за своей новоиспеченной знакомой.

Маша понимала их. Она пообещала себе молиться за здоровье Полины, когда будет время, и не обижаться из-за того, что её бросили. К чему? Она видела лицо Поля, когда упала его сестра, и понимала, что о Маше он забыл в ту же секунду.

Сама девушка не хотела забывать ни мраморные лица, ни пылающие силуэты, но вид хмурого отца, направляющегося к ней, словно говорил: забудет. Всё на свете забудет, кроме ощущения собственной бесполезности, ничтожности, греховности.

– Мария.

Суровый голос, не зовущий и не вопрошающий, но ставящий точку на всём этом безумии. Отец, объявивший всем знакомым о её беременности (ложной!), теперь стоял, требовательно протянув руку ладонью вверх и казался Маше спасительным огнем во мраке. Протянутой дланью Бога в беспросветной тьме.

Она так глубоко заблуждалась.

«Семья – самое главное в жизни человека», – сказала бы мама, и Маша знала – мама всегда права.

В глазах стояли слезы, горло жгло от горечи и стыда, и единственное, что могло спасти её сейчас – то, к чему она всегда возвращалась.

– Что делать? – до того, как Мария успела сделать шаг к отцу, её за руку схватила какая-то девчонка с потерянными глазами, – Куда вы все уходите? Что нам делать?! Мне страшно!

У Маши не было ответа ни на этот вопрос, ни на возможные следующие. Она тоже боялась и просто хотела скорее вернуться домой, под крыло суровой отцовской заботы. К своим растениям и их цветущей зеленой жизни. Боже, пожалуйста, пусть этот день поскорее закончится, и всё станет, как прежде. Боже, пожалуйста, Маша больше не будет сбегать, только спаси, спаси её от страха и от невыносимого чувства стыда!

– Что делать? – взвыла девочка, и у Маши всё же был ответ. Один. На все вопросы.

– Молись. Молись Богу о спасении. Он услышит, – прошептала девушка и, вырвав руку, пошла к отцу, зная уже, что не выйдет из дома в ближайшие сутки. Или вообще никогда.

К чему выходить? Чтобы вновь потеряться?

– Папа, – она заблудилась и теперь возвращалась домой. Рука отца сжала её ладонь до боли, до хруста в запястье, и повела прочь, от синих огней клуба, от мигающих фар полицейских машин и от огненных силуэтов, до сих пор где-то пылающих в темноте.

Для Маши вновь был лишь один источник света. Скоро она забудет обо всём, стоя на коленях и моля его о прощении под пристальным суровым взором.

Наверное, это…счастье?

Родион.

– Посмотри еде раз внимательно, Родион. Хоть что-то знакомое?

– Да не знаю я, – мальчик, как в каких-нибудь идиотских детективах, почти час разглядывал абсолютно одинаковые фотографии с абсолютно одинаковыми – как ему казалось – лицами. Кто-то был напуган, кто-то зол, кто-то явно привык к заточению, но даже если бы Родион и знал кого-то, в таком море лиц он всё равно не узнал бы.

– Прошло много лет, Родион, – голос агента Морозовой должен был звучать с пониманием? Не звучал.

– Ага. Десять.

– Постарайся, пожалуйста. Мы должны найти этого человека.

– Вы это и тетям моим говорили, – устало вздохнул мальчик, подпирая кулаком щеку. Пыл поутих, и теперь Родион осознавал, какую невыполнимую задачу они себе поставили. Да, ФГК договорились с Национальным Контролем, чтобы устроить облаву, но в итоге вторые остались в выигрыше, а первые получили около сотни молодых людей, каждый из которых мог оказаться тем, кого они ищут.

– Можно я пойду? Пожалуйста? Я сделал всё, что вы сказали.

Женщина недовольно поцокала языком, но планшет убрала и через стол протянула Родиону руку. В другой уже отпикивал свой утомительный ритм желтый огонек.

– Вы же сказали, что можно будет без него, – расстроенно произнес мальчик, позволяя ввести иголку в вену и закрепить браслет на запястье.

– Я сказала, что мы поговорим с начальством.

– Поговорили?

– Поговорили, – браслет застегнулся с тихим обречённым щелчком, – В принципе, десять лет без происшествий – немалый срок, но мы всё равно хотели убедиться в твоей преданности.

– Вы серьезно? – Родион снял очки, чтобы не видеть холодного, как у статуи, лица женщины, – Я вам помог шпионку поймать, подложил наркотики в клуб, слежу за родным отцом и этого вам недостаточно?

– Не кричи, – цыкнула агент, хотя Родион едва ли повысил голос, – Тебе всего четырнадцать. Мы должны следить за тобой, чтобы избежать пробуждения заражённых генов в крови.

Родион не стал спорить. К чему? Агент Морозова была права. По всем правилам, из всех его знакомых он – ближе всех к центру зоны риска.

– И что теперь? Вы не нашли того, кого искали. Вы вообще уверены, что этот человек был в клубе?

Мальчику хотелось спать. Он наивно планировал завтра прийти к отцу с новостями, что больше не нужно хранить секрет, что все их мучения наконец закончились…а получилось как всегда.

– Он точно должен был быть там, – женщина, перегнувшись через стол, вдруг потянулась к бабочке на шее мальчика. Тот хотел было отпрянуть, но вовремя понял, что это может показаться грубостью. Он позволил ей поправлять аксессуар, пока она говорила. Родион ведь был настоящим мужчиной, а настоящий мужчина никогда не заставит женщину чувствовать себя ещё более неловко, чем она сама заставляет чувствовать себя, – К нам в офис поступил…звонок. Анонимный. Некто предлагал сделку в обмен на информацию о «том, кого мы ищем».

– И вы уверены, что это о нашем человеке?

– Абсолютно. За последний год мы работали лишь над тремя делами, и два из них уже закрыты, – агент была по-прежнему холодна, как и её руки на шее Родиона, но взгляд женщины был полон сомнений, причем вряд ли она сомневалась в своей работе. Скорее просчитывала, не напортачила ли со сделкой, не мало ли потребовала от анонима, не нужно ли было повязать не только клуб, но и всю улицу.

ФГК. Фанатизм. Глупость. Контроль. Как бы сильно не хотели защитить страну, в своих стремлениях и активности они напоминали Родиону Инквизицию.

Этого он, конечно же, не сказал. Ни один приличный мальчик не оскорбил бы женщину, чьи руки так близко находятся к его шее. Тем более, что Морозова действительно верила в то, что делает. А Родион верил, что от бесконечных экспериментов в лаборатории ФГК его отделяет лишь какие-то пункты в Правах Человека и её желание разговорить отца, ни на йоту не ослабевшее за десять лет. Родион был рычажком давления, и судя по резко загоревшимся глазам агента (такой резкий контраст на фоне ледяного лица), она подумала о том же.