Алек Янц - Последние капли радуги

– Ну, лысой ты бы меня не узнал, – Дана встряхивает головой, позволив прядям в причудливом беспорядке упасть на плечи, и краем сквозь прозрачную стену магазина замечает женщину и мальчишку, переходящего с ней за руку через дорогу.

Мальчик издалека кажется знакомым, но Дана не придает этому значения.

Карие глаза напротив теплятся нежным, ласковым светом. Девушка слышит их ровную, преданную, любящую песнь.

– Мне всё равно, какая ты, Дана. Я тебя любой узнаю. И без этой акварели на лице, – пальцы гладят её по скуле, после растирая между большим и указательным песчинки пудры, – И женских штучек.

– Но это ведь ты научил меня быть женщиной.

Сиреневый шелк мнется под пальцами, а губы пахнут сигаретным дымом. Дана позволяет запереть себя в зеркальных стенах, а шелку – танцевать отражениями в неярком свете, но оголено лишь одно плечо, а на остальное не хватает времени, и по голосу, доносящемуся снаружи, Дана понимает, что зрение её никогда не подводило.

Вальс обрывается на самом грустном его аккорде .

Юлька впихнула в её пальцы зажженную сигарету до того, как соседка успела открыть рот, и Дана затянулась, не размыкая глаз. Сердце разрывалось и изнутри вонзалось осколками в болезненно содрогающуюся грудь.

– Не затягивайся так глубоко, – предупредила Юлька, но Дана проигнорировала её и, конечно же, зашлась кашлем. Сознание трепетало в сладких конвульсиях, как рыба, попавшая в кисель – дышать невозможно, легкие заполнены до упора вязкой густотой, но умирать так сладко, так мучительно приятно. Бывали ночи, когда Дана уставала настолько, что отрубалась, едва войдя в квартиру, и на сны не оставалось сил. Такие ночи Юлька не любила. Но еще меньше ей нравилось видеть подругу, зажмурившуюся, будто боящуюся открыть глаза, и сжимающую в дрожащих пальцах несуществующий сиреневый шелк.

– Ненавижу, – шепнула Дана, впервые за долгое не сопротивляясь, когда Юлька крепко прижала её к себе, – То, кто я есть. Ненавижу это.

А Юлька ненавидела эти ночи, потому что знала – в такие моменты Дана не врет.

Алексей.

– Вам знакома эта женщина?

Алексей с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза. Это было бы невежливо по отношению к ни в чем не повинному сотруднику полиции, всего лишь задающему обязательные вопросы.

– Разумеется. Я нанял её работать барменом в свой клуб два месяца назад.

– Вы проверяли её документы? Паспорт? Прописку?

– Да. Всё было в порядке.

Сержант, стоящий у стены с папкой в руках, согласно закивал.

– У неё поддельные документы. Очень качественные.

Алексей устало потер виски и снова взглянул на лежащий перед ним планшет с фотографией Натальи, точнее, Натали, американки, засланной в Москву для сбора секретной информации. Так её теперь назвали полицейские: «шпионка», «предательница», «нарушительница государственной границы». Она была виновата хотя бы в том, что вообще оказалась здесь, и даже если в планах Натальи…Натали не было цели шпионить, судить её будут по всей строгости.

– Выходит, вы устроили облаву на мой клуб только ради поимки несчастной девушки? – уточнил Алексей, осознав, что у полицейских наконец закончились вопросы. До этого они выясняли подробности его личной и рабочей жизни, зачем – непонятно, но Алексей терпеливо отвечал, отвечал, устал и теперь мог спросить сам.

– Это закрытая информация. И она не несчастная, она – преступница, – проворчал сержант, и всё сразу стало понятно.

– Отпустите меня или звонить адвокату?

Через некоторое время Алексей в сопровождении того же сержанта отправился к выходу из участка, усталый, но отделавшийся от стражей порядка малой кровью. Для всех произошедшее должно было остаться очередной историей про облаву наркоконтроля, и Алексей максимально подсобил этому, дав на лапу паре особо болтливых полицейских. Ни к чему клиентуре знать, что их обслуживала…та, кто родилась по ту сторону Заборчика.

Впрочем, часть этой самой клиентуры от чего-то до сих пор сидела за стальными прутьями, и некоторых из них полицейские даже отводили в комнату для допросов. Алексей как раз миновал одну такую, полностью забитую, как папка бумагами, камеру, когда их – совершенно точно их, кого же еще? – окликнули.

– Эй, мистер Харт?

Наглый, ничего не боящийся засранец.

Мальчишка прижался лицом к прутьям, обхватил их руками и теперь смотрел на Алексея, как побитая дворняга, сверкая сапфировыми очами.

– Можно вас так звать, мистер Харт? Как раз, вы оба…

– Нет, нельзя, – отрезал Алексей. Полицейский за его спиной нетерпеливо переминался с ноги на ногу, и при нем мужчина не мог признаться, что смотрел чёртову «Секретную службу», знает героев и ему, несмотря на запреты, не сказать, чтобы очень неприятно такое сравнение.

Нет, глупости. Вовсе они не похожи.

– Ну ладно, а как вас тогда звать? – не унимался сорванец.

– Никак не зови. Ты меня видишь в последний раз.

– Почему? Я же ваш секретарь.

Встревоженный полицейский подался вперед.

– Мы не арестовывали сотрудников.

«Ага, кроме Натали».

– Тогда вы ошиблись, – мальчишка говорил уверенно и крайне нахально. Такой бы за решеткой долго не продержался, его в первую неделю переломили бы пополам и научили хорошим манерам. Алексей сам бы врезал ему, не разделяй их толстенные железные прутья.

Откуда в нём эта жестокость?

– Выпустите меня, иначе будете иметь дело с ним.

И длинный палец (он мог бы принадлежать пианисту) с неаккуратным погрызенным ногтем и сбитой костяшкой (или гопнику с района) замер в нескольких сантиметрах от Алексея, слегка не дотянувшись до него. Одним лишь словом мужчина мог высвободить мальчишку из заточения. Не обязательно было даже говорить, достаточно кивнуть. Но это значило бы взять на себя ответственность за нечто непредсказуемое и нарушить многолетний устоявшийся покой.

– Мы с этим молодым человеком не знакомы. Не хочу влезать в ваши личные разборки.

Огонек в сапфирах, вопреки всему, не погас, но в них появилось что-то сродни…разочарованию. Алексей пошел дальше вдоль камер, и мальчишка зеркально двинулся за ним, расталкивая тех, кто мешал ему пройти.

– Эй, мистер?

– М? – Алексей не сомневался – это их последняя встреча. Подобных совпадений не бывает, они существуют лишь для того, чтобы обе стороны чему-то научились. Мальчишка уж точно понял, что надеяться можно только на себя. А Алексей…

– Я не считаю вас идиотом, на самом деле.

Алексей усмехнулся и вышел из участка.

Мария.

Стоило выйти на улицу, и Маша почувствовала себя очень грязной и очень-очень грешной.

Все, кого она оставила ради сиюминутной слабости, теперь смотрели, как её и тех, на кого она променяла чистоту и веру, выводят из клуба под прицелом орудий.