Алек Янц - Последние капли радуги

– Милый Родион, ты же хочешь помочь папе? – тонкие пальцы продолжали терзать его бабочку, хотя до вмешательства женщины она явно сидела гораздо ровнее. Мальчик видел тонкое, безукоризненно гладкое лицо агента совсем близко и понимал теперь, почему именно эта женщина руководит делом. Он снова вздохнул, зная, что всё равно не отвертится.

– Что делать?

– Скажи ему, что его помощь больше не нужна. Мы всё сделали сами.

– Соврать ему? – Родион видел, как сверкнули глаза женщины, и чувствовал, как округлились его собственные. Раньше он просто пытался уговорить отца, разжалобить его, уломать, подкупить, но он никогда ему не врал! Родион вообще врал очень редко, потому что ложь требует хорошей памяти, а если запоминать всякий мусор, места для формул и законов на ИША не останется. Даже в клубе он не врал, только сделал то, что ему сказали, и всё. Зачем это, зачем? Ложь сама по себе неудобна и некрасива.

Тем более, по отношению к собственному отцу.

– Я не хочу.

– Ты только подумай, – агент чересчур эмоционально для её холодной сдержанности всплеснула руками, – Тебе он точно поверит, и тогда всё, что он защищал, вмиг перестанет быть важным! Он будет растерян и, скорее всего, легко расколется! Ведь зачем скрывать то, что уже открыто, верно?

– Неверно! Это ужасно! – Родион хотел оттолкнуть её, но вместо этого застыл, позволяя дергать себя за бабочку, – Вы всегда говорили, нужно, чтобы он сам согласился сотрудничать, тогда всё будет правильно, а теперь…

– Перестань кричать.

– А теперь вы хотите забрать у него последнюю надежду!

– Знаешь, Родион, – женщина наконец отстранилась сама и скрестила руки на груди. Мальчику почудилось, что его только что в буквальном смысле чуть не придушили собственной бабочкой, – Иногда мне кажется, что ты на его стороне, а не на нашей.

«Я на своей собственной стороне», – хотел ответить Родион, но это было бы неправдой. В этой войне у него не было собственной стороны. Либо мы, либо они.

Таково слово Господне. Родион убрал под рубашку крестик, выпавший оттуда, когда агент теребила его бабочку, и хмуро воззарился на женщину.

– Вы хотите обмануть его.

– Для того, чтобы исцелить. Лишь через смирение к нему придет покой. Так ты скажешь или я?

Либо мы, либо они. Либо Божье прощение, либо вечно гореть в Аду.

Родион не хотел в Ад. И ещё меньше он хотел обманывать отца. Но вдруг Господь действительно сжалится на ним и спасет его пропащую душу? Ведь одного греха недостаточно, чтобы быть проклятым навечно?

А если ложь – это тоже грех, считается ли она им, если была совершена во благо?

Родион собирался спросить об этом в воскресенье на службе. Как раз перед тем, как согрешить в понедельник.

– Так ты согласен?

– Конечно, агент Морозова. Я всегда на вашей стороне.

Поль.

– Спасибо, что забрал нас, пап… извини.

– Ничего. Для таких случаев я и дал тебе телефон. Но скажи мне, сын, на кой вас понесло в эту помойку?

– Мы просто узнали, что там проходит церковная демонстрация и решили посмотреть, – молодой человек врал искусно и привычно, зная, что именно нужно сказать, чтобы никто не смог доказать его ложь, – А потом, когда начался этот кошмар, не успели уйти.

– Мы были уже почти в самолете, между прочим.

– Прости…пап?

– Да?

– Что с Полиной?

Борис ответил сразу же. Он врал так же искусно, как сын (точнее, сын врал так же искусно, как он), а Полю хотелось верить в произнесенные слова.

– Просто переволновалась. Такое случается. Врачи говорят, бояться нечего.

– Тогда можно к ней?

И, едва ли дождавшись утвердительного ответа, молодой человек бросился по больничному коридору, в сторону той палаты, куда отвезли его сестру.

– Вам сю… – начала медсестра на входе, но, увидев его лицо, зеркальное тому, что находилось сейчас в одноместной палате, растерянно моргнула, – Вы не…? Как вы прошли мимо…?

– Пропустите, – потребовал Поль, и женщина посторонилась, недоуменно и озадаченно глядя ему в спину.

Полина неподвижно лежала в постели, будто раскрашенная мелом, с закрытыми подрагивающими веками, капельницей в левой руке, растрепанными волосами, разметавшимися по подушке. Безобразие. Поль схватил с тумбочки расческу, и присел на край кровати. Волосы сестре имел право лохматить только он. И колоть имел право только он. И укрывать одеялом – только он. И вообще, Полину нельзя вот так оставлять одну, как нельзя оставлять его одного.

Поль не был полноценным человеком. Все, кто знал их, никогда не говорили, что есть такой парень Аполлон, или такая девушка Аполлинария, нет, это было невозможно, только Поль и Полина, те самые два близнеца, сводящие всех с ума своей одинаковостью.

Поль не был полноценным человеком без сестры, как лето не могло быть без зимы, как сама Полина – он верил в это – не была человеком без своего брата.

Только вдвоем. И никакая больничная койка их не разделит.

– Никакая, – согласилась Полина. Под приоткрывшимися веками вспыхнули солнечные лучи, – ты ещё поплачь, придурок.

– Сама ты… Знаешь, как я испугался?

– Знаю, – бледная ладошка поползла по простыни и сжала его руку, – Чуть с ума не сошел.

– Тебе весело?

– Нет.

Девушка закрыла глаза и тяжело сглотнула. Аппарат рядом с кроватью отозвался неприятным, порывистым звуком. Прозрачная жидкость из капельницы медленно перетекала в ярко-голубую вену на сгибе локтя, накачивая хрупкое тело Полины какой-то гадостью. Бледный лоб покрылся испариной, и хоть сестренка старалась улыбаться, её выдавала предательская дрожь. Совсем не похоже на человека, который «просто переволновался».

– Поль? – шепнула девушка, когда брат, задрожав, медленно сполз со стула на пол, уткнувшись лицом в одеяло, прикрывающее её ноги… обнимая эти ноги, будто для него не было ничего дороже.

И не было. Конечно, не было.

– Милая, пожалуйста, поправляйся, – Поль прильнул к тонкой руке, гладящей его по затылку, – Папа говорит, что всё хорошо, но ты всё равно поправляйся. Я же без тебя не смогу.

Аппарат, присоединенный к пульсу девушки, пискнул, и диаграмма изменила амплитуду.

– Сможешь, Поль. Ты и без меня бы справился. Хлоп-хлоп? – голос был надломленный, усталый. Она вообще спала? Или так и лежала, прикованная к кровати, обмотанная проводами? Поль почувствовал прилив возмущения, обращённый к врачам. И к родителям, отправившим сюда абсолютно здоровую сестру. И к себе за то, что согласился.

И к Полине. За такие глупые слова. Придумала еще – «Хлоп-хлоп!»

– Нет, – справиться без неё? Кажется, она сошла с ума. Молодой человек потрогал бледный лоб, понял, что он прохладный, и удивился ещё больше, – Как ты себе это представляешь? Отражение без хозяина?