Юрий Леляков - Журавлиная ночь

— Да, мне ещё надо прийти в себя, — ответил Лесных из своего служебного купе. — Заново всё осмыслить… И родителям как-то наконец сказать правду. Чтобы хоть знали, поняли, в чём дело… Итак, выбор за мной?

— За тобой, — подтвердил я. — Хотя одно из дел твоей жизни уже перешло к другому. И там оно под вопросом, вместе с его судьбой. Но у тебя есть ещё дело. Не забудь же о нём…

— Хотел бы… — в голосе Ивана Лесных прозвучал след надежды. — Но как теперь с этим диагнозом…

— Если бы я знал! Но и тут — тайны вашего мира! У нас — как-то сразу понятнее, кто для чего годен, это у вас — сплошные условности, какая-то застывшая неправда, которую трудно преодолеть… Что ж, тебе решать. А мы постараемся — в чём сможем, изменить к лучшему ветвь твоей судьбы. Твоей — и твоих родителей. Это ещё можно сделать…

…И снова я ощущал: мир состоит из огромного числа сопряжённых реальностей — которые и как бы слиты вместе в одну, и разграничены одна от другой ключами — «святыми предметами» (в смысле, принятом у нас); и — как многое будто проносится сквозь каждого человека в каждое мгновение, не взаимодействуя с ним…

…Так прощай же до поры до времени, суровая и жестокая реальность Отключенного Волшебства — и удачи тем, кому я хотел помочь! В данном узле событий я сделал, что мог. И передо мной было уже не то вагонное стекло с изъяном — похожей на волосок царапиной (где, к счастью, от неё не могло развиться никаких опасных внутренних напряжений в толще); а совсем другое, прочное стекло вагона скоростного метро Акмолы — где по стенам бежали, чуть змеясь, толстые чёрные кабели… (Знаком тебе этот образ?)

…Но вот вагон вынырнул из тоннеля — и пронёсся мимо автовокзала, мимо каплевидных скоростных электромобилей на стоянке перед ним — а вдалеке рассветные лучи жаркого утреннего Солнца уже окрасили в золотистые, сиреневые и зеленоватые тона облицовку здания, куда я ехал на конкурс Людей Космоса…

Итак, у нас всё сложилось. Теперь дело за тобой. Удачи тебе, Хельмут…

…Кламонтов вскочил с полки — и повернулся к столику.

Но всё было как прежде: бумаги на столике, тьма за окном…

(Всё ещё тьма — сейчас, летом? Хотя… и там, на Фархелеме, те короткие весенние и летние ночи — будто «растягивались», вмещая столько событий! Но и — какими урывками, получалось, спал он сам?..

И чтобы осмыслить такое, нужно время! Но… времени — и не хватало! Здешнего, собственного времени вагона!

И… вправду затронут уже иной параллельный мир? Такой — что казался уже волшебным, нереальным?

Или… и есть — будущее Земли, намного дальше 2142-го? Странное, запутанное, где всё так нестабильно?

Или… просто — таков характер записи, через которую Ив Лунг обращался… лично к нему, Кламонтову?..)

— Вы… всё видели? — едва донёсся голос Вин Барга. — Иван Берёзов-Лунг, Иван Лесных, Дерсу Киран, Харнека, Сихартло Гальма? И тот «приют»…

— Да, всё это, — ответил Тубанов. — Ну и узел! Я представить не мог…

— И это уже сложилось, — добавил Мерционов. — Для Захара — часть его сбывшегося прошлого… Нет, но родители Ивана Лесных… Что им о нём наговорили? И эти тайные «выправления» детских пороков… Когда дети и понять не могут: что в них «выправлять»? И как надо наврать — чтобы поверили, не разбираясь? А сами «методики» — из тех деревенских, что ли? Но совпадения…

— У нас нет времени даже на шок по этому поводу. И всего сразу не поймём, — оглушённо добавил Вин Барг. — В самом ли деле тут — ветви нашего будущего, или — есть такой иной мир, или больше — чьих-то образных представлений… А нас ждёт та запись: Киев, октябрь 83-го. И что ещё узнаем там… В общем, пока — опять сон…

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Крещатик.

Поезд плавно тронулся и стал набирать скорость. В окнах замелькали массивные пилоны станции Арсенальная. Кламонтов приоткрыл сумку, лишний раз убеждаясь, что светофильтры — на месте, и не высыпались из коробки. А когда вновь поднял взгляд — за окном по стенам тоннеля бежали толстые чёрные кабели…

А на душе было тяжело… Да, достал наконец фильтры для цветной печати — но не в магазине, а окольными путями, через соседей и их знакомых, отдав 25-рублёвку, хотя фильтры — он точно знал — стоили 19… И совсем не хотелось иметь дело с какими-то скользкими типами, отдавая лишних 6 рублей — но другого выхода не было: срок годности фотобумаги подходил к концу, а обойти все фотоотделы в магазинах миллионного города Кламонтов с его здоровьем был не в состоянии, да и что бы это дало?..

— Ну как, Хельмут, достал фильтры?

Кламонтов обернулся. Это был Вин Барг… Они познакомились в прошлом году, в больнице — где Вин Барг проходил интернатуру после мединститута, а Кламонтову пришлось переоформлять документы об инвалидности — и он долго прождал перед запертым кабинетом в поликлинике, пока наконец сообразил попросить, чтобы его как бывшего сотрудника…

(«Подожди, как это? — удивился Кламонтов. — Не было такого!»)

…вернее, сотрудника в прошлом такой же больницы в другом городе — пропустили в одно из отделений стационара, и там кто-то из врачей как терапевт подписал направление на ВТЭК. Им оказался Вин Барг — с чего и началось близкое знакомство…

(«Или… та ветвь и есть? — понял Кламонтов, и в нём что-то содрогнулось. — Это… о ней?»

«Похоже, — ответил Вин Барг (здесь, в вагоне). — И там — «другие мы»!..»)

…— Достал, но лучше бы через магазин, — ответил Кламонтов (там, в поезде киевского метро). — Но видишь: жульё имеет любой дефицит, а беспомощность государственных организаций просто поражает! Иногда даже думаю: вот если бы социализм был только для нас… Нет, не то, — после двух нейроинфекций Кламонтову бывало трудно подобрать слова. — Чтобы те, кто планирует и согласовывает — жили в страхи за своё будущее, как при капитализме. Не справляется — самое место на помойке. В буквальном смысле… И не было бы у честных людей лишних проблем ни с фильтрами, ни с однокомнатной квартирой, ни с учёбой — ни с чем…

— Кстати, а как с учёбой? — спросил Вин Барг. — Я слышал, ты всё-таки куда-то перевёлся?

В (том) вагоне на мгновение погас свет: приближалась станция.

— Да на заочное же, — объяснил Кламонтов. — Стационар мне просто не выдержать. И я хотел бы рассказать подробнее, но уже моя остановка…

Мелькание за окном массивных пилонов и редких в это время пассажиров замедлялось. Наконец поезд плавно, без толчка, остановился. Они обошли ближайший пилон, и сели на скамейку по другую сторону. Отсюда им был виден весь зал станции с эскалаторами по обе стороны, на которых ехали вверх и вниз редкие группы людей. Немногие пассажиры, спешащие по своим делам, быстро проходили мимо, не мешая их разговору.