Анна Кремпа - Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

– Это первое астральное путешествие такого уровня… Я даже вижу тебя! Моё психическое здоровье тут ни при чём, теперь ты можешь убедиться на деле, что значит не верить в своих близких, Дирк. – Остин хотел притронуться, но я этого не позволил. Тогда он стал нащупывать пульс моего тела и с заботой обрадовался, что всё в порядке. – С тобой всё лучше прежнего. Вот видишь? Мама сможет пообщаться с нами, не подвергаясь дефектам своего мозга, мы услышим её и увидим такой, какая она была раньше.

В тот раз мы выяснили одно простое и дикое: неожиданности не всегда неприятные, а чаще всего оказываются путём к получению более ценной информации. Уже потом случилось, что я переселился на время, смог пробудить тело Луизы, смог ответить на вопросы отца. Я был в потрясении, какое испытывали на себе лишь первобытные люди, открывшие огонь. Спустя месяцы совершенствования формулы, мы уже и не замечали, что работаем вместе. Что нет у нас больше тяжёлых споров. Папа даже стал более счастлив. Он научил Луизу материализовать её астральные руки, появляться в любом месте при приёме уже протестированного вещества. Работа под землёй больше не казалась гнетущей, пока не случилось единственное, что так и осталось необратимым.

Холодный мраморный пол, холодные стены в извёстке, повисшая в помещении без окон скорбь с моих уставших глаз, смыкающих на переносице острый недостаток выговориться кому-нибудь. Стулья высокие, но не потолок, он кажется совсем близким ко мне. Теннисный мячик выкатывается из рюкзака, пачкается в крови и марает за собой пол, оттенком, всё-таки, напоминавший мне по большей части ветчину. Ракетки в сумке всё ещё мешают нормально лежать, но я уже постепенно начинаю привыкать к этой неудобной позе. А я же пытался отвлечься спортом… Сверху различим люк, из которого я и выпал, попытавшись замести от папы следы нового неудавшегося эксперимента. Нос жжётся, из него внезапно выливается это бурое, наверняка явившееся результатом повышенного давления. Но в целом, мне действительно хорошо, именно сейчас. Со мной говорят журчащие ручьи спокойствия – в голове отображается неумолимый, радужный рай всех моих особых представлений. И только мне стоит представить себе удачный кадр в голове, как я моментально предстаю в образе мальчика. Он приклеивает сухие листья, разложив их по размерам и длине в линию, притом прослушивая в беспроводной гарнитуре аудиокнигу. Я почти и не разбираю, конкретно, что он такое слушает, но вид настолько сосредоточен, что хотелось бы пробыть с этим милым ребёнком весь оставшийся день. Я всегда хотел себе младшего брата, но получилось радоваться лишь старшей сестре. Верней, как радоваться… Скорее это был небольшой план мести ей и родителям, что не выполнили они все моего желания.

Сара Лурецкая вышла замуж за Бенжамина и переняла его фамилию как раз тогда, когда мне исполнилось четырнадцать. Я какое-то время даже радовался, что они задумаются о ребёнке и я стану дядей. Но это было не скоро и было ошибкой. Майк самый хилый ребёнок из всех тех, каких я когда-либо видел. С тех самых лет, потеряв надежду на близких, я вынашивал план по воссозданию себе кого-то, кого смогу по-настоящему любить. И стать этим “кто-то” должен не просто ребёнок от человека, к которому я безразличен, а некто особенный. Такой, который будет только лишь у меня.

Понял я это всё в тот самый момент, когда меня, задыхавшегося в собственных же слюнях, отец резко отнял от пола и начал помогать откашляться. Я вбирал воздух, промокал ресницы в слезах, а в серую кофту папы вжался пальцами так же крепко, как и он в меня. Но я от страха, а он – со злобы. Мраморный пол отражал что-то чёрное и вязкое, что вышло только что из меня, похоже, это была смесь крови и препарата.

– Ты думал, что я не замечу использованные шприцы на конвейере утилизации? Да, мы часто проводим эксперименты, но без меня ты не имеешь права! Так тем более на себе! Необразованный горец, ты хоть понимаешь, что происходит сейчас с твоим организмом? Ты не развиваешься, когда крадёшь жизнь других. Тебе почти пятнадцать лет, а на вид и не скажешь, что уже закончил школу! И… знаешь, как такое будет называться, если я тебя и в третий раз здесь, полумёртвым, обнаружу? Зависимость. Неужели ты так слаб, Дирк? Неужели мой сын, да как так получается, что один из гордого рода Лурецких вдруг распустит себя до такого состояния?

– Я ненавижу тебя. – И тут же оттолкнут, никто больше не прикасается, не грозит своим взглядом, а побуждений погладить по спине, как обычно делала мама во время неприятного состояния, в глазах даже не наблюдается. – Ты испортил всё. Мы нашли эликсир счастья, дарящего людям рай на Земле, который они себе и вообразить бы не смогли, а ты используешь его в своих коварных целях, поставив под запрет свободное распространение!

– Это как наркотик! Люди и так не хотят жить реальной жизнью, Дирк, а ты предлагаешь дать им то, что навсегда унесёт их от ней. Ты хоть представляешь, какие будут последствия? Сколько умрёт от этого, сколько останутся сиротами – представляешь?

– Мне плевать на людей, единственное, что они заслужили – это смерть. И да, я буду в восторге, если так всё и провернётся. Отсеются слабаки, вроде меня. И останется сильное общество, способное поднять мир на новую эру развития. – Слова-искорки, слова, будто собачий рык. Прерывистые, вырываются клочками, кричащим, разгневанным потоком. Какой же я тогда был взбешённый.

Можно и мягче обойтись, ведь правда? Когда он зол, он не разбирает, что делает. Схватил меня за волосы и прижал голову в стол. Пока я вертелся, грозный председатель учёного совета обеззаразил и перевязал мне открытую рану, образовавшуюся на месте очередного переливания крови. Опыт и силы спокойно позволили ему провернуть такое даже одной рукой. Я был унижен, он делал это постоянно, но не с самой целью унизить, а с намеренностью преподать урок. Чего у него, конечно, никогда не получалось вразумительно. И сейчас, повиснув на его руках, оцепенев и похолодев внутри с невозможности перебирать ватными ногами, моё сердце подсказывает заснуть и забыть, а ум разрешает лишь отвернуться и не думать про текущие обстоятельства.

– Папа? – вроде звонко, но голос обрывается к концу, показывая мою слабину. Остин идёт, уверенной поступью, грудь вверх, осанка гордая – всё, как он и меня учил, даже в такой ситуации. Чернильные следы упущенных часов сна красуются ретушью под его глазами, а сами они, усталые и незаинтересованные изумруды, только лишь поблёскиванием на свету дают подсказку о том, что отец меня всё-таки слушает. – Папа, прости… Я правда не подумал даже перед тем, как сказать. – Без толка продолжаю, пока не застаю себя почти не различающим цвета и размеры предметов. Но я не отключаюсь, я просто вижу всё нечёткими следами, вижу пятна и блики, для меня не существует больше контуров предметов, оно всё как-то сливается, мне даже не с чего считать информацию, чтобы определить своё местонахождение. Куда мы идём, куда меня несут? Я точно знаю, что здесь холодно и даже дует. Сколько я не был на поверхности? Полгода?