Анна Кремпа - Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

– Держись за меня! – отец самостоятельно схватывает моё плечо, притягивает к себе, пачкая грязными руками белоснежный халат, поверху пущенные на потолке провода начинают искрить, лопаются крепежи, как надувные шарики, опускаются, падают на пол, что-то даже рвётся и грозит ударить током, а откуда-то просачивается зловещее вещество. Папа и сам стоять на ногах не может, но старается меня оберегать от ударов с предметами, его шаг склоняется куда-то назад, всё стремительней и стремительней, а там тут же падает он, притягивая меня за собой. И мамино тело, мутировавшее, но не потерявшее былой красоты, расстилается перед нами, угодив под самые ноги, как тряпка, прокатившаяся по полу. – Прости меня за это, прости меня, прости… Но это не мама. Это экстер – ещё один мой эксперимент. Луиза умерла своей смертью.

Стены трещат по швам, необычайный грохот стоит, что в помещении, что в ушах, вода пропадает из моих глаз и набирает уровень настоящая, протекают трубы, отовсюду льётся, сливается. И вот лежим мы в луже смеси непонятных реактивов и простой жижи, а отец сжимает мне голову и выцеловывает прощение, проходясь с обещаниями, то по лбу, то по перьевому пуху. Сжимаю руки в кулаки, пытаюсь подняться и отцепиться от его прикосновений, я подсознательно даже боюсь их, но дозволяю сердцу спустить это ему, ибо он мой родитель и переживать за меня ему есть полноценное право. Мокрые ресницы, голова мокрая, одежда… И всё вокруг смолкало: нехотя, медленно, постепенно затягивая всё глубже и глубже под воду, добавляя уверенности в неосознанности обстоятельств тяжелейшей силы несправедливости.

– Сынок, она заслужила умереть, она хотела смерти, ты можешь не верить мне, но я приведу какое угодно доказательство. В любой форме, чтобы разъяснить тебе… Она не жила в этом мире даже так, как живём мы, понимаешь? – до странного доходит. Парочка нервных капель вырвалась вновь из глаз, но и то только из-за напряжения – смерть не отразила на них должного впечатления, раз это создание не было мне близко. Говоря откровенно, маму я уже не помнил, но любовь и уважение я пытался сохранить. Это получалось. Но чего стоит её любовь теперь? Где теперь искать её? И что это за звуки, что за образы мне посылались, неужели только чтобы просто внимание отвлечь, а остальное не имело смысла? Сейчас то, как откровенен со мной и заботлив Остин не сравнить с тем холодным покровом невообразимых черт лица, что он являл мне прежде.

Папа сбил летящие на меня папки, спасая лицо от непредвиденного удара. Водонепроницаемая рация вновь подаёт свой сигнал, но на этот раз, чтобы ответ слышали, я догадываюсь зажать пуговицу:

– Не самый лучший момент.

– Моменты это у твоей матери в постановках, а мы уже спустились к входу и ждём открытых дверей!

И были им эти открытые двери, причём меньше, чем через две минуты. Я поднимаюсь, помогаю встать Остину, он просит не заводить их сюда. Ещё раз крепко прижимает к себе, чтобы я смирился с утратой в своей душе, но, ничего так и не прочувствовав, я не осознаю, придёт ли ко мне вообще понимание того, что моей мамы больше нет, что мне этого просто не говорили. Наверное, будет что-то… не уверен.

С меня стекают капли грязной воды. Халат становится прозрачным, сливаясь почти воедино с чёрной майкой под ним, очерчивая моё крепкое тело, не скрывая и детали за собой. Перьевые волосы высыхали с завидной быстротой, но это всегда было странное ощущение, казалось, за четыре года можно было привыкнуть, но мыть их составлял особый труд, ибо если и вылезали они, то росли очень медленно и странным образом. Иногда я занимался тем, что вживлял себе новые перья, ибо моё ДНК не изменилось, чтобы научить тело так видоизменять себя. Но, к счастью, волосы мои отрастали, и я скоро избавлюсь от этого дикого вида навсегда, если только не придётся возвращать его из-за дк. Набираю пароль на панельке, прохожу мимо, кто бы сомневался, отключённой системы безопасности, да дёргаю за ручку, прокрутив со своей стороны замок, чтобы отодвинуть странной формы засов. И предстаю перед двумя высокими и широкоплечими мужчинами таким уставшим и потасканным, что Аарону, на лице его заметно было, хотелось подхватить меня на руки – вдруг я упаду. Облокачиваясь на дверь, я быстро отхожу, пропустив людей, разрешая им войти в словах, и желаю доброй ночи. На руках второго, более неожиданного и более упорного в своих интересах гостя, был маленький кудрявый мальчик, погрузившийся в глубокий сон. Я подхожу и протягиваю руки, чтобы погладить шёлк его щёк, но меня одёргивает Аарон, прося при Айдане без нужды к его ребёнку даже не прикасаться, а то будет скандал.

– Чем могу быть полезен? – дрожащий голос выдаёт себя, а осанка моя теряется, тотчас увидев то, как свою выдерживает отец паренька, я и сам пытаюсь выпрямиться, но тяжесть на плечах и небольшая ноющая боль в груди не дают мне проделать то идеально. Как же высокомерен был и решителен посетивший меня незнакомец.

– Если ты помнишь, я как-то раз упоминал, что у меня есть брат. Так вот, представляю вас друг другу! Айдан Кугуар, его сын – Йован Кугуар и, имеем честь, Дирк Лурецкий. – Голос у, как понимаю, старшего брата, был всегда спокойный и размеренный. От него исходила аура человека начитанного и премудрого, познавшего опытным путём скрытые черты людей и мира, чтобы быть настолько уверенным во всём, что он говорит, при этом оставаясь простым и понятным уму человеком. Пожалуй, это был самый уравновешенный и близкий моему сердцу друг, к которому я по сей день отношусь как ко второму отцу. Но Айдан не любил, когда его старший входил в подробности да затягивал с формальной частью, пусть это даже было всего каких-то три фразы, но то не меняло его точки зрения.

– Могли и сами по ходу дела разобраться, ты видишь, что у меня в руках сын, которому срочно нужно медицинское заключение? Времени нет. Смотри, кузница осталась незакрытой. Туда пробрались дети, вроде поиграть. И мне мозги пудрят: пума, говорят, напала на них. Я не простак поверить, я ножи видел в крови, видать уронил мой на себя всё-таки всё из ящика. Видишь эти следы, – показывает тонкие детские кисти, все исполосованные и не промытые, так, что застывшие дорожки уже остались на коже слабыми корками, – вот тут, да здесь? Обеззаразить нужно и сказать, придётся ли швы накладывать. И, если не сложно, постарайся подарить ему свежий вид, будто ничего и не было вовсе. Возможно ведь, что оно заживёт без следа?

– Шрамы будут на всю жизнь, Айдан, но я могу попробовать что-то предпринять. Много крови вытекло?

– Он без сознания, но думаю, что немного. Сделай что-нибудь, и я в долгу не останусь. По крайней мере, я не рассекречу вашу базу.

– Можно мне… ребёнка? Можно на руки возьму? – с недоверием и осторожностью, переживавший больше всех за своё дитя, Айдан передаёт мне Йована, я обнимаю его тут же, жалея его всей душой, да разворачиваюсь, ощущая, что подолы халата вздымаются, подчёркивая моё поднявшееся настроение. Позвав пришедших за собой, в душе остаётся только подготовить себя к проведению самой приятной процедуры. И ведь никто даже не остановил меня от взятия пробы крови и введения того особого по свойствам вещества. Жестоко так ставить эксперименты, знаю. Но они всё равно полагали, что это необходимо. И лучше было удовлетворить и толпу, и свой интерес этим зрелищем. А в будущем, какие уж придутся, будем решать последствия. Иначе, странное, почему я, пропитанный насквозь этим составом, до сих пор жив и в сознании? Или же всё-таки дело решает доза? Что ж, это только предстоит узнать.