Коллектив авторов - Старые долги

Но, когда гость переступил порог, Берто не смог сдержать изумления, предательски отразившегося на лице. Герцог Придд невозмутимо рассыпался в приветствии наследнику герцога Кэналлоа, с семейной невозмутимостью пережидая явное замешательство маркиза.

— Мне жаль, что пришлось так пренебрежительно отнестись к нормам вежливости и прервать ваш отдых, — повинуясь знаку Альберто, экстерриор присел в предложенное кресло, — но я счел своим долгом предупредить вас о некоторых… переменах в политике регентского совета до официальной аудиенции их величеств.

— Премного благодарен, — старательно нейтрально ответил Берто, садясь напротив и пристально изучая собеседника. Он еще не решил, можно ли доверять новому экстерриору. «Как ты вообще так быстро узнал, что я уже в городе? Прознатчиков у ворот поставил, чтобы первым нанести визит? Не к добру…»

Отстраненность и надменная холодность — прекрасная маска, под которой трудно прочитать истинные переживания. Спасибо Валентину, Альберто имел небольшой опыт в разгадывании этой шарады, но сходство нынешнего герцога со старшим братом больше сбивало с мысли, чем помогало. Клаус-Максимилиан, кажется, заметил смятение Берто, и тому на мгновение почудилась скользнувшая по тонким губам насмешливая улыбка.

— Вы молоды для столь высокого поста, — вырвалось у Берто против воли.

Герцог кивнул, чуть сощурившись.

— Граф Рафиано заметил, что этому недостатку свойственно быстро проходить. Регентский совет уверен в моей верности короне, что по нынешним временам лучшая рекомендация.

Он замолк, но Альберто и так знал, чего стоила Повелителям Волн подобная репутация. В Марагоне и Торке пролилось много крови — и столько же еще прольется, дайте только срок. Валентин же отдал этой затяжной войне всю.

Альберто невольно вздохнул и опустил глаза. Двадцать один — несчастливое число, так говорят. Для их выпуска оно оказалось дурным предзнаменованием.

— Вы обмолвились, что хотели о чем-то меня предупредить, — напомнил он Придду. Стоило все-таки узнать, чего ради затеян столь торопливый ранний визит.

— Ее Величество снова хочет поднять вопрос о передаче Талигу трех баз флота, расположенных на его территории, — голос Клауса стал отстраненным, а лицо — невозмутимым.

А вот Альберто не смог сдержать раздражения.

— Мне казалось, мы с графом Валмоном пришли к согласию по этому вопросу.

— Марсель Валмон казнен по обвинению в предательстве короны, — ровно ответил Придд. То, что герцог не так беспристрастен, как хочет казаться, выдала только залегшая между бровей морщинка. — Если позволите, я посоветую вам не упоминать о нем в присутствии ее величества.

Стиснув зубы, Альберто потер висок, который начало ломить, и, хмуро сведя брови, посмотрел в камин.

— Мы отдали вам Хексберг, — глухо заметил маркиз. — Вам напомнить, чем это для него закончилось?

— Шла война… — начал было Придд, сам наверняка не веря своим словам, но Альберто не дал ему договорить:

— Что ж, если Совет отказывается принять прежние договоренности, я понятия не имею, ради чего вообще приехал. Или торговые соглашения Талиг тоже не устраивают? — еле сдерживая досаду и отвращение, уточнил Берто, поднимаясь.

— Думаю, на этот счет вам лучше будет поговорить с тессорием. — Клаус-Максимилиан встал, — Он что-то говорил о пересмотре пошлин, но думаю, этот вопрос решится быстро и ко взаимной выгоде.

Получается, это все ради предупреждения о казни Валмона и недобрососедских настроений королевы — а значит, и Совета. Альберто проводил герцога, раздумывая, чего именно добивается ее величество. Спорные острова Талигу без надобности, если не будет флота, способного их защищать, а таковой у него появится не скоро — слишком привык он за прошлый Круг полагаться на Марикьяру.

Альберто вздохнул, опускаясь в кресло, и закинул голову, бездумно глядя в потолок. Было душно до сдавленного дыхания от воздуха этого города и воспоминаний, разбуженных им, ставших непосильным грузом. Хотелось домой, но еще больше — в море. Берто так давно не уходил в плаванье… с тех пор, как из родича соберано стал его наследником. Закрыв глаза, он вспомнил блеск волн под безжалостным южным солнцем, прямую линию далекого горизонта и шум расправляющихся по ветру парусов. Иногда ему казалось, что вся его жизнь осталась там, в море, вместе с юностью, азартом первого боя, первой победой, первой любовью; заблудилась и растаяла в южном ветре и соленой воде, и возврата к ней не отыскать. Берто потянулся к оставленной на столике веточке сирени, измятой и подвявшей. Если бы сейчас он нашел цветок Абвениев, его желание оказалось бы столь же несбыточным, что и у Арно.

Таких ливней не было давно, если верить здешним старожилам. Вода низвергается стеной, вуалью скрывая мир, размывая очертания. Альберто смотрит на срывающийся с козырька над крыльцом поток, разбивающийся о камень ступеней, и с удивлением вслушивается в звонкую пустоту своей души, словно дождь смывает все сжигавшие его эмоции, оставляя только усталую скорбь, горчащую на губах глотком касеры.

Да и разве можно злиться и проклинать слепую случайность, унесшую жизнь предпоследнего из шести унаров, собравшихся когда-то в Старой галерее Лаик? Война бесстрастна и слепа, она не ведает, кому дарит смерть. И все-таки терять друга нестерпимо больно.

Альберто все никак не может поверить и принять того, что Арно больше нет. Что не будет больше ни чуть небрежных и слегка бравадных писем, ни беспечной улыбки, ни пушистой челки. Что все, что осталось ему от друга, — только память о беспечных днях. Которых тоже уже не будет.

Берто не может и не хочет верить в эту правду, в гроб, оставшийся за тяжелыми дверями часовни, в застывшее бледное лицо. Кажется, стоит только дождаться, когда закончится дождь, пройти по старым улицам, свернуть под высокую арку, во двор, привольно заросший сиренью, — и встретишь на крыльце встрепанного и широко улыбающегося друга, недоумевающего, где Альберто умудрился так задержаться.

Вот только все иллюзии разбиваются о пустой выстывший взгляд стоящего рядом человека.

Через четыре года до Берто доходит весть о смерти в очередном сражении с наследниками Хайнриха последнего своего однокорытника. Полковник Зараза остается жить в солдатских байках, становясь почти легендой, наравне с маршалом-Леворуким и адмиралом-Бешеным. Недурная компания, но слабое утешение.

Память — сомнительное сокровище. В ней слишком много сожаления и скорби. Но за неимением учишься ценить и это. Небо над отцветающей сиренью звеняще ясное и безбрежно высокое. Почему-то от этого Берто чувствует себя еще более одиноким.