Максим Бодягин - Привратник

Скуна внезапно рухнула вниз примерно на полметра, отчего у всех пассажиров желудок на мгновение прилип к нёбу, кружки подпрыгнули, звякнула посуда, чай полился по палубе широким тёмным языком. Качай, качай меха, раздался из рубки озабоченный голос болбеса. Аэриния, привязанная к мачте, очнулась и зашипела, пытаясь выплюнуть кляп. Кромм пошёл к ней с намерением задать пару вопросов, но тут скуна упала ещё на полметра и начала плавно снижаться. Кромм развернулся, чтобы пойти и помочь Лопе, но матушка Элеа со странным выражением лица выставила вперёд руку и сказала: нет, лучше оставайся здесь и следи. И сними чехол с этой своей штуки. Она скрылась в рубке и через мгновение раздалось кряхтение уже двух женских голосов. Из трубы показался родной угольный дымок, но скуна продолжала снижаться.

Аэриния перестала шипеть и вращать глазами. Скуна уже опустилась настолько, что кроны деревьев почти смыкались над рубкой. Лес действительно оказался очень красив. Красив, но странен. В нём царила абсолютная тишина, не трепетали листья, не шевелились плотно сцепившиеся вершинами кроны, не пели птицы. Он безмолвствовал, словно нарисованный. Косые лучи прошивали тесные древесные кроны не везде, выписывая на зелёном ковре причудливый геометрический орнамент. Свет играл и своей игрой заставлял меняться общую картину. Когда он падал на стволы, обнаруживалась их травянистая полупрозрачность, такая странная для их толщины, ведь для того, чтобы обхватить любой из них, потребовалось бы не менее двоих взрослых мужчин. Когда же лучи света исчезали, появлялась густая изумрудная тень, в которой очертания лишь угадывались.

С берилловых ветвей, покрытых снизу круглыми капельками испарины, порой срывалась крупная капля и с оглушительным звуком разбивалась о землю. Звук её падения разносился по зелёным коридорам, подчёркивая царящую здесь тишину. Кромм зачарованно смотрел вглубь странного пейзажа, удивлялся тишине и тому удивительно беспокойному чувству, которое эта тишина порождала. Она вовсе не умиротворяла, нет, наоборот, несмотря на всю свою экзотическую красоту, лес рождал в наблюдателе тревогу.

Скуна, наконец, перестала снижаться и шла метрах в трёх над водой. Кромм мог хорошо видеть отражение её обшарпанного днища с облезшими деревянными шпангоутами, кое-где укреплённых мятыми кусками алюминиевого швеллера.

Развяжи меня, хрипло сказала аэриния: скорее. Ну же, хватит пялиться вокруг. Кромм обернулся к ней с намерением прикрикнуть, но увидел, что лицо аэринии исказилось от страха. Болбес, поднимай скуну вверх, заорал Кромм в рубку. Сейчас-сейчас, раздалось оттуда стариковское кряхтение болбеса. Прозвучала серия коротких механических щелчков и скуна кое-как пошла выше, медленно набирая высоту. Тут сзади на палубу что-то упало, Кромм обернулся и остолбенел. Метрах в шести от него стояло нечто неясное, но он сразу понял, что именно его женщины называли мирмеком. Кромм медленно расчехлил глевию, стараясь не делать резких движений. Тяжёлая бордовая голова мирмека повернулась в его сторону и чуткие усики стали быстро гладить воздух, словно змеиный язык в поисках тепла. Серповидные, чернеющие к концам, мандибулы несколько раз щёлкнули. Мирмек двигался короткими рывками, словно механическая игрушка с заканчивающимся заводом, восемь его полупрозрачных лап, покрытых острыми щетинками, нервно стучали по доскам палубы, как пальцы слепого пианиста, нащупывающего на клавиатуре начало и конец октавы.

Буамини Элеа выглянула из рубки, чтобы что-то сказать, но увидев мирмека, тут же с грохотом захлопнула дверь и закричала срывающимся голосом: беги в каюту, немедленно беги! Мирмек теми же короткими рывками повернул чугунную на вид голову в направлении голоса и внезапно прыгнул, пролетев пару метров. Его мандибулы щёлкнули по окантовке иллюминатора и Кромм с удивлением и ужасом увидел, что на металле остались глубокие следы, словно вырезанные остро заточенной фрезой.

Кромм увидел за стеклом испуганные лица Лопе и Элеи, и ощутил прилив холодной ярости. Он всегда любил это чувство, которое несло его в битву на белоснежных крыльях, словно берсерка в Вальгаллу. Эта ярость была так чиста и хрустальна, словно река в промоине под прозрачным льдом в ту минуту, когда её освещает первый весенний луч. Кромм неслышно присел и сделал глевией выпад вперёд, отхватив мирмеку переднюю пару лап и поцарапав палубу.

Идиот, его надо рубить пополам, раздался сзади резкий крик аэринии. Нужно, чтобы кровопотеря была максимальной, продолжила она, но тут мирмек снова прыгнул и Кромм ушёл с линии атаки, вздев глевию снизу вверх и разрубая летящего инсекта. Панцирь мирмека громко кракнул, с глевии полетели синие брызги. Отсечённая голова мирмека всё ещё щёлкала мандибулами, Кромм с усилием опустил на неё лезвие, ощутив покатость и всё неудобство цели. Ему, разумеется, удалось разрубить её, но древко глевии неприятно сыграло в ладони.

Он повернулся к аэринии и коротко бросил: рассказывай. Слушай, горожанин, с нескрываемым презрением ответила она, развяжи меня. Кромм срезал с её ноги кусок тряпки, вытер лезвие и сказал: нет, не буду. Я запрусь в рубке с женщинами и посмотрю, как тебя будут жрать. Мне кажется, будет прикольно. Он повернулся и пошёл к рубке, тщательно вслушиваясь в звуки вокруг. Нет, не оставляй меня, пожалуйста, нет, раздались крики аэринии. Кромм удовлетворённо хмыкнул и вновь повернулся к ней: это был мирмек? Да, кивнула аэриния. Небольшой. Как у любой иноформы у него высокая живучесть, поэтому огнестрельным, да и любым метательным оружием ты его не возьмешь. И мирмеки и арахниды двигаются не за счёт сокращения мышц, а за счёт мгновенного перераспределения давления и за счёт впрыскивания крови в полые трубчатые конечности. Понимаешь? Для этого им мало одного сердца, как у нас, им нужна сердечная цепочка. Поэтому что арахнида, что мирмек умирают только от мгновенной и обильной кровопотери, ясно? Поэтому развяжи меня и принеси мой доспех. Кто тебя послал, спросил Кромм. Аэриния открыла рот, но тут на палубу приземлились сразу три мирмека.

Болбес, гони вверх, они прибывают, в ужасе заорал Кромм. Эти мирмеки действительно оказались больше предыдущего и доходили Кромму почти до середины бедра. Кромм ринулся к ним и запоздало заметил, что инсекты распределили атаку. Прыгнул лишь один, а двое атаковали по низу с флангов. Кромм кувыркнулся вбок, надел ближайшего к нему мирмека на лезвие и подставил его под мандибулы инсекта, летящего навстречу. Тот в один взмах перекусил товарища и фактически наделся на подставленное лезвие, рассекшее его тело пополам почти до середины. Последний мирмек почти добрался до кроммовой ноги, но в последний момент Кромму удалось подставить между его щёлкающих мандибул рукоять глевии. Мандибулы заскрежетали по сверхпрочному полихитину, Кромм выхватил из-за длинной левой манжеты нож, некогда принадлежавший аэринии, и отсёк инсекту квадратную башку, упавшую на палубу с каменным стуком. Скуна, наконец, пошла вверх. Наверх, наверх, пел болбес в рубке.