Максим Бодягин - Привратник

Он встал, прошёлся по палубе к столику, налил себе травяного чаю и вернулся к носу скуны. Кромм, нам было по пятнадцать лет, какая любовь, о чём ты говоришь, продолжала улыбаться Элеа. Феотил очень непростой человек. И очень хитрый. Он назвал себя Еретиком специально, чтобы прославиться среди поганых семей и беглых. До него никому бы в голову не пришло назвать себя так. Его же затра Эсторр волок за ноздри, ты только себе представь эту картину, сидит триунакангай, цвет человечества, высокородные буама, мощные затра и самые искусные живоделы мира. Скамьи стоят кругом, там раньше троны стояли, но буамакан Эссеу их запретил за роскошь и я, кстати, с ним полностью согласна. И вот затра Эсторр, тогда ещё не такой старый, как сейчас, приволакивает это чучело за ноздри, буквально, я не шучу, засмеялась Элеа: Феотила же исключили из уны живоделов за то, что он ставил опыты на людях. Правда. Его именно за это судили. Он бежал на край юга, все думали, что он сгинул. Но стали появляться совершенно иначе модифицированные аэринии, появились странные химеры, которых раньше никто не видел, чафали стали на него просто молиться.

Кто, переспросил Кромм. Чафали это уна женщин, продающих себя за деньги, низшая из ун, пояснила Элеа: в конце концов, затра Эсторр приволок Феотила на триунакангай, как заблудшую морскую корову, и хотел казнить прямо там за вивисекцию и прочие подвиги. Буамакан Эссеу его спас. Поступил слишком милосердно, как выяснилось. Потому что сразу же, через неделю после этого, Феотил выкрал совсем юную тогда Хауле у родителей и увёл платформу на край юга, туда, где его невозможно было достать. Они вернулись только потому, что у Хауле начала развиваться аллергия на жёсткое южное солнце. К этому моменту она уже была обесчещена, кроме того, у неё появился этот чудовищный шрам на лице и семья отказалась принимать её обратно.

Феотил сейчас – король южного отребья. Он зарабатывает кучу денег на незаконных модификациях, он зарабатывает ещё больше на контрабанде вина, а ты знаешь, сколько стоит вино?! Виноград растёт только там, где людей практически нет, там только иноформы и модификанты. Вино добывается фактически из ада и стоит дороже золота. А в городе, где любой алкоголь запрещён, за глоток вина любая аристократка отдастся тебе в любой позе, какую пожелаешь. Феотил гений, своего рода. Преступный гений. Хотя, он очень хороший живодел, надо признать.

Он мне ещё одну штуку рассказал, сказал Кромм, когда смех матушки Элеи стих. Я спросил его про рабов, не прячет ли он кого, и он сказал, что если бы у них были рабы или заложники, они бы первым делом привели их к тебе. Это так, согласилась Элеа, никому не нужен ни больной раб, ни больной заложник. Феотил пытался мне рассказывать, что на его платформе отказались от похищения людей, но я поднял его на смех и он признался, что рабов нет, потому что город никого не даёт. Что это означает?

Элеа расправила плед, лежащий в глубоком складном кресле, медленно опустилась в него, как следует завернулась и протянула кружку Кромму, жестом прося освежить чай. Кромм поднял с подноса с углями увесистый медный чайник, стараясь не обжечься, налил Элее и себе, и протянул буамини коробку с печеньем, которым их угостила Хауле. Элеа благодарно кивнула, обмакнула печенье в чай, хрустко откусила кусочек, тщательно прожевала и ответила: в городе можно совершать разные преступления, главное – не попадаться. Если попался один раз, загремишь на исправительные работы на климатические установки. На второй раз тебя отправят на каторжные работы. Но на третий раз тебя вымораживают. Эта сложная технология досталась нам от душеедов. Вымораживание означает стирание памяти, полное вымораживание – стирание личности, как таковой. В городе поговаривают, что не так давно, лет с пятнадцать назад, кое-кого начали вымораживать и за инакомыслие. Но я не так глубоко знаю городскую жизнь, к счастью.

Элеа поуютнее подоткнула плед и продолжила: вымороженных могут за большой залог вернуть родным, но сумма так велика, что их чаще всего выбрасывают за городскую стену и по негласной договорённости с властями, точнее, с Суодахом, там их подбирают работорговцы.

Скажи мне честно, Ле, раз уж я не помню ничего из того, что было со мной в этом мире, может, кто-то попытался выморозить и меня, спросил Кромм, совершенно не заметив, что называет Элею тем уменьшительным именем, которым мог бы её окликнуть отец или любовник. Несмотря на очевидную фамильярность такого обращения, немыслимую для смертного, буамини взяла его за руки, поцеловала веснушчатые пальцы и сказала: милый, я уже думала об этом, и мне не пришло в голову ничего хорошего. Ты ведь помнишь, как сражаться. Ты помнишь своё имя. Ты можешь говорить, причём ты говоришь на том же койне, на котором мы говорим в нашем мире. Что ты вообще помнишь о себе? Я охотился на Протея, чтобы он не достался душеедам, угрюмо сказал Кромм, потерял друзей, бежал, потом вернулся, чтобы убить его и дальше сплошная пелена. Когда ты рассказываешь мне что-либо из истории, я вспоминаю какие-то туманные образы, очень похожие на сон, такие же зыбкие. Элеа снова обмакнула печенье в чай и протянула Кромму: а ты помнишь, что было до Протея? Да, конечно. Я помню всё, как вчера.

Буамини отпила из кружки и сказала: я думаю, что воспоминания слоисты и самые свежие слои памяти не очень устойчивы. Недаром старики помнят свою юность куда лучше, чем вчерашний день. Я думаю, что кто-то – заметь, не я! – тебя почему-то разбудил. Дальше возможны варианты: либо ему не понравилось то, что он разбудил, либо кто-то другой узнал о том, что ты проснулся. Узнавший попытался тебя выморозить, но либо не довёл дело до конца, потому что ему помешали. Либо защита, которую ты выставил против этого твоего Протея, о котором я ничего не знаю, настолько мощна, что вымораживание не может коснуться глубоким слоёв твоей памяти. После всего этого тебя отправляют в незнакомый мир и по твоему следу пускают убийц. И, главное, совершенно непонятно, кто все эти люди и люди ли они вообще? Потому что люди не могут…

Излияния матушки прервал звук горна. Элеа встала с кресла и лицо её озарилось: смотри, нас встречают! Сейчас ты сам познакомишься с буамой Некодимом, о котором тебе этот хитрец Феотил Еретик столько сказок понарассказывал. Кромм поднялся на ноги вслед за Элеей и посмотрел вперёд. Прямо по курсу движения скуны, но гораздо выше неё парил огромный цеппелин, украшенный уже виденной Кроммом сценой битвы водолаза с глазастым октоподом. От гондолы отделился большой белый аэрокаб и, играя ослепительно блистающими на солнце хромированными решётками, ринулся навстречу скуне. Он ещё не долетел до посудины, а на его полированный нос уже тяжело вскарабкался небольшого роста человечек в белых с алыми вставками одеяниях буамы, опирающийся на кривую палку. Аэрокаб замер над носом скуны. Из кабины выскочил человек в короткой куртке, отороченной мехом, снял круглые чёрные очки и вынул трап. Человечек на носу зычным голосом, несоразмерным его росту, сказал: я – Некодим.