Максим Бодягин - Привратник

Юнхелине нравилось мечтать о том, каких внуков подарят ей Хандоре и Хрисан, какими красивыми должны были бы быть их глаза, с такими отцом и матерью они могли бы стать самыми красивыми людьми Привратника, но… Увы, уже не будут. Юнхелине всхлипнула, к счастью гул двигла заглушил этот стыдный звук, а сидевший за рулём Хрисиф как раз выбирал место для посадки и не видел, как мать чуть не потеряла сознание от внутренней боли.

Аэрокаб медленно и плавно огибал место смерти драккарии, выбирая свободную площадку на песке. Жёны водолазов, уже собравшиеся к разделке, ждали прибытия Юнхелине, поскольку именно её сын и шурин нашли разбившуюся хищницу, и именно ей предстояло сделать первый надрез. Шипя, как закипевший чайник, аэрокаб опустился на песок и Юнхелине встала, чтобы поприветствовать собравшихся. Жена кана водолазов Ине, прозванная Ледяной Королевой, хотела отпустить колкое замечание по поводу долгих сборов Юнхелине, мол, так и мясо закиснет, пропитается ядом, но увидев траурное покрывало, закрыла рот. Ине дождалась, пока Юнхелине медленно выберется из кабины и спрыгнет на песок, игнорируя заботливо протянутую руку сына, и спросила вместо приветствия: кто? Юнхелине отвернула лицо в сторону, проглотила невидимые слёзы и ответила: Хрисан. Боги, как же это возможно, воскликнула Ине. Это ведь немыслимо, Юне, только не Хрисан! Я понимаю, если бы это был Чума, по которому с детства топор плачет, или Плут, но Красавчик?! Она обняла Юнхелине, поглаживая её по мускулистой, почти мужской спине, и шепнула: тебе не надо было приезжать.

Юнхелине сухо отстранилась и ответила так, чтобы слышали все собравшиеся: женщину из семьи резчиков не сломить ничем. Дело есть дело. Давайте приступим. Она протянула руку и Плут подал ей большой, остро отточенный тесак. Юнхелине вздохнула и нанесла мощный удар по телу драккарии, вложив в него всю ненависть к неизвестному убийце сына.

Разделка спорилась. Ине и Юнхелине работали каждая со своего боку драккарии, двигаясь с помощницами от головы к хвосту. Две самые влиятельные женщины Привратника были полными противоположностями и сейчас разница между ними ощущалась, как никогда. Пожалуй, единственное, что их роднило – царственная осанка, которую обе они не утрачивали никогда, какой бы печальный сюрприз не поднесла судьба. Но на этом сходство заканчивалось. Люди шутили, что если бы боги хотели специально создать двух настолько разных женщин, у них бы не получилось.

Юнхелине обладала крепкими кулаками, тело её покрывали длинные лоснящиеся бугры мышц, делающие её похожей на мужчину. Даже родив четверых сыновей, Юнхелине сохранила грудь совсем небольшой, а её грудная клетка выглядела по-мужицки мощной. На маленькой, коротко остриженной голове сверкали большие глаза и карикатурно огромный, правда, красиво очерченный рот. Длинная шея вливалась в широкие плечи. Она уже перешагнула полувековой рубеж, но морщины пощадили её тёмную кожу, похожую на полированное морёное дерево. Однако, несмотря на жёсткость, несмотря на готовность пустить в ход твёрдые, как базальтовый утёс, кулаки, люди знали, что Юнхелине человек открытый в проявлении не только грубых, но и нежных чувств. Её боялись за вспышки гнева, но любили за теплоту.

Ине была совершенно иной. Никто на Привратнике уже не помнил, кто впервые назвал её Ледяной Королевой, но прозвище прижилось сразу же, поскольку уж очень точно описывало всю её, как снаружи, так и внутри. Фарфоровая кожа Ине светилась такой белизной, какой многие не встречали больше никогда. Иногда зимой в бане, когда женщины клана собирались вместе после особенно холодных дней, проведённых на работе в порту, на разделке рыбы или заготовке морской коровы, дети часто спрашивали у Ине разрешения, чтобы потрогать её и убедиться в том, что её кожа настоящая. Даже у самых говорливых пьяниц в мужском доме клана, язык прилипал к нёбу, когда Ине заходила туда в поисках своего супруга Зехарии. Всякий, кто видел её рядом, поневоле начинал стаскивать с головы шапку. Её тонкий профиль словно вырезал из кости морского зверя искусный скульптор, особенно ему удались крылья носа, прямого и идеального во всех отношениях. Дуга, начинавшяся от высоких скул, ныряла вниз и сходилась на нет у почти острого подбородка, чью вершину скульптор стесал в самый последний момент, придав ему женственное скругление, но сохранив тонкость. Тёмно-карие, почти чёрные глаза сильно контрастировали с белизной волос и кожи, этот контраст порождал колдовское впечатление. Иногда трудно было понять, смотрит ли Ине на собеседника или полна печальных грёз, или завидела кого-то за его спиной. Тёмные глаза дурачили, обещали, но обманывали.

Несмотря на то, что Ине совсем недавно стукнуло тридцать пять, она выглядела старше. Точнее, не то, чтобы выглядела старше, нет. Скорее, при взгляде на неё сложно было бы задаться вопросом о том, сколько ей на самом деле лет. Она выглядела как фарфоровая чашка, которой может быть два года, а может и двести, но возраст никак не затронул бы её изящества. А Ине для многих служила олицетворением изящества. Тонкокостная, с длинными запястьями, длинной шеей, длинными ногами, с узкой талией, но наделённая тяжёлой грудью, сводящей мужчин с ума. Впрочем, она сводила с ума всем своим видом, манерой двигаться и говорить, властным, но слегка отсутствующим взглядом и, главное, ледяной вежливостью, похожей на броню. Никто и никогда не слышал, чтобы Ине повышала голос, или всплакнула, или громко засмеялась. Там, где другие умирали с хохоту, глядя мистериум «Про великого кана и гороховую кашу», её изящные тонкие губы лишь слегка трогала улыбка. Там, где у других ноги подламывались от горя, она лишь почти неслышно вздыхала.

Как-то раз Паифис, старший из канов семьи Мокрые Ноги, будучи сильно пьяным, спросил кана Зехарию, настоящая ли женщина его жена Ине? Со всем уважением, сказал Паифис, но я никак не могу отделаться от ощущения, что её кто-то сделал. Когда б не ваши дочки, я бы подумал, что у неё и дырочки-то нет, откуда рожать. Как ты с ней спишь, Зехария? Все притихли. Зехарию прозвали Бешеным не просто так. Но в тот раз кан водолазов тяжело хлопнул Мокроногого по плечу и веско сказал: если бы ты хотя бы раз попробовал её, Паифис, нет, если бы ты хотя бы раз почувствовал её поцелуй, то потом убил бы себя от невозможности повторить. Поверь, она настолько настоящая, что любая другая женщина после неё будет казаться заветрившейся рыбой. Эти слова, прозвучавшие в абсолютной тишине, потом долго обсуждали на Привратнике.

Они некоторое время работали в тишине, сосредоточенно отделяя мясо от длинных трёхгранных рёбер драккарии, но тут Юнхелине пришло в голову, что неверно нарушать обычай петь во время разделки только из-за смерти её сына. В конце концов, её траур не касался клана водолазов. И она затянула старинную песню, которую обычно пели на разделке: мой муж ушёл в море три года назад. И женский хор, слегка нестройный, затянул свою партию: но я верна ему. Юнхелине продолжила, чувствуя, как боль отпускает её, выливаясь в знакомую мелодию, которой она могла отдать всё, что бурлило в её сердце: все мужчины вернулись с похода домой, но только не мой. Хор продолжил: но я верна ему. Лишь подушка моя знает, как ночь холодна. Но я верна ему. Мужчины смотрят мне вслед и молчат. Ведь я верна ему. Ему одному. Ему одному. Женщины раскачивались в такт песне, отточенные ножи и тесаки сверкали на солнце, выглядывающем сквозь прорехи в серой мешковине туч. Я держу голову упрямо и гордо, ведь я верна ему. Никто не знает, что он рядом со мной, мёртвый или живой, никто не знает, что его сердце со мной, мёртвой или живой. И я верна ему, ему одному. И я верна ему, только ему одному.